Площадь павших борцов
Шрифт:
Гитлер требовал от Гота все новых и новых побед, и Герман Гот тоже желал быть первым, кто войдет в Сталинград, чтобы опередить и отнять лавры Паулюса...
* * *
Многоэтажные дома рушились, и жильцы их, спасавшиеся в подвалах, так и оставались там навсегда, погребенные заживо под руинами своего же дома.
* * *
По улицам, охваченным пламенем, двигались толпы людей - к Волге, к переправам, катили тележки со скарбом, несли на руках больных и детей...
* * *
Бомбежка! В основном удар пришелся по центру города и его северным окраинам. Город пылал, как
Но тут произошло страшное... Из разбитых резервуаров хлынула горящая нефть и сгорала вместе с людьми. Вой, треск, грохот, крик. Кромешный ад...
* * *
Еременко рассчитывал, что первым ударит Гот с юга, и был удивлен, что так быстро продвинулся Виттерсгейм с севера.
22 августа на левом берегу Дона враг создал плацдарм протяженностью до 45 км, где и накапливал силы.
23 августа, около 5 часов утра, с этого плацдарма, сметая все подряд на своем пути, ударная группировка врага прорвала нашу оборону, нанеся сильный удар с севера встык 4-й танковой армии (танков не имевшей) и 62-й армии и вышла к Волге в район Рынок и Латошинка. Виттерсгейм рассек фронт надвое, железным клином вонзившись в нашу оборону, а острие этого клина торчало у самого берега Волги...
В результате этого прорыва образовался коридор в 60 км длиной и около 8 км шириной...
* * *
Начиная наступление, Паулюс рассчитывал на дерзость Виттерсгейма, а тот, в свою очередь, уповал на опыт пожилого лейтенанта Штрахвица:
– Не вы ли, Штрахвиц, были тем человеком, который еще в 1914 году со своей кавалерией вышел к Парижу?
– Так точно!
– Теперь, - сказал Виттерсгейм, - вам предстоит нечто большее! Если мой корпус - всего лишь рука, протянутая к Волге, то ваша рота станет пальцем этой руки, которая зачерпнет бутылку волжской воды - в подарок для нашего фюрера, изнывающего от жажды...
– Яволь! Браво, - отвечал пожилой Штрахвиц, еще при кайзере видевший крыши Парижа, а теперь... Да, он был тем, единственным, кому было суждено прорваться к берегу Волги, чтобы оттуда бежать обратно, как в молодости бежал прочь от Парижа...
Когда Паулюс получил известие от Виттерсгейма, что его танки прорвались к Волге, - ему захотелось заплакать.
– Наконец-то!
– сказал он.
– Мои бессонные ночи, проведенные в кабинетах Цоссена, когда я составлял план "Барбаросса" - все мои усилия ума и нервов наконец-то нашли решение. С большим опозданием, почти на год, но все-таки "Барбаросса" с мечом в руках пришел на Волгу, чтобы победить... и решить войну.
– Может, выпьем по рюмке ликера?
– предложил Адам, заметив волнение командующего.
– Коньяк, - ответил Паулюс.
– Или лучше русской водки... Нет, сейчас мне нужен глоток русской водки.
Отто Ренольди, присутствующий при разговоре, сказал:
– Завтра же я посажу вас на особый режим питания... Мне не нравится ваша нервозность.
– Я хочу глоток русской водки, - повторил Паулюс, раздумывая
– Бог простит меня, если я скажу, что мои фланги снова не обеспечены прикрытием. Сколько же это может продолжаться...
* * *
Подошел танк, откинулся люк, из него вылез Виттерсгейм в черном коротком кителе, обшитом серебром, он поправил на голове пилотку и решительно спрыгнул на землю.
Виттерсгейм подошел к Паулюсу, вскинул руку к пилотке:
– Приказ выполнен - мои танки на берегу Волги.
– Поздравляю вас, Виттерсгейм.
– Служу великой Германии! Но при этом, - сказал Виттерсгейм, - я хочу сделать вам заявление.
– Я вас слушаю, - любезно кивнул Паулюс.
– Отведите мои танки с Волги и всю шестую армию.
– Куда?
– обомлел Паулюс.
– Назад! Ко всем чертям! Хоть обратно в Польшу.
– Вы в своем уме, Виттерсгейм?
– Да. Я вывел танки к Волге, как было вами приказано. Но я больше не вернусь туда...
Паулюс спросил Виттерсгейма:
– Так что же бы вы сделали на моем месте, генерал?
– Я бы плюнул на этот Сталинград, пусть он сгорит на ясном огне, и отвел бы шестую армию назад.
– Вы не верите в успех?
– Как же можно верить в успех, если за оружие взялись все жители города - от мала до велика! Это уже не война, это что-то иное. Нигде и ничего я подобного не видел.
Паулюс подумал и вежливо ответил:
– Вряд ли, генерал, мы сможем служить далее вместе. Не сердитесь, если о ваших сомнениях в успехе я доложу высшему начальству. К этому меня призывает долг...
* * *
Зейдлиц спросил у Паулюса:
– За что пострадал фон Виттерсгейм?
– Он не верит в успех нашего дела. Скорее, у него просто пошаливают нервы, но... Нам лучше было расстаться. Хубе на его месте не имеет сомнений
– Между прочим, - отвечал Зейдлиц, - нервы у меня в порядке, но я, как и Виттерсгейм, начинаю испытывать тревогу. Этот сожженный городишко на Волге, кажется, обойдется всем нам намного дороже, нежели вся Франция
– Ну, Зейдлиц!
– улыбнулся Паулюс.
– Вы сторонник крайностей...
* * *
Слава генерал-полковника Паулюса достигла апогея... Газеты о нем писали восторженно, как о "верном солдате фюрера", его имя повторялось из уст в уста, да и сам Гитлер относился к нему с доверием и симпатией...
* * *
23 августа в 16 часов 18 минут в Сталинграде была объявлена тревога, и эта тревога не имела отбоя вплоть до того самого дня, когда из подвала универмага на площади Павших Борцов не выбрался фельдмаршал Паулюс и не отбросил в грязный снег свои два пистолета.
* * *
Я мысленно обращаюсь к образу женщины, олицетворяющей наших матерей:
– А вы знаете, какой сегодня день?
Никто не знает, никто не помнит.
Отвыкли мы помнить то, что забывать нельзя.
А кто мало помнит, тот мало и знает.
В этом наша беда!
* * *
23 августа.
Ни Еременко, ни его заместители (Гордов и Голиков), ни Василевский, как представитель Ставки, ни Маленков - никто не ожидал, что немцы окажутся в Сталинграде так неожиданно и так быстро...