Плоть
Шрифт:
— Нет, это не одно и то же, — ответил он. — Гомосексуалист любит других мужчин. Но мизогинист, или женоненавистник, может любить женщин.
— Но вы же только что сказали…
— Позвольте мне закончить. — Макс ослабил узел галстука. — Давайте для примера возьмем какого-нибудь среднестатистического парня с женой и детьми. Он приходит домой, пропустив с друзьями пару-тройку рюмок. Он хочет поужинать, может быть, выпить пива и посмотреть по телевизору футбол. Он входит в дом. Дети смотрят по телевизору какую-то чепуху. Жена только что завила волосы и ходит в бигуди и, мало того,
Все глаза были устремлены сейчас на Макса. Он словно подсмотрел их семейную жизнь.
— Она говорит, что он должен был явиться домой еще час назад, ужин сгорел, и почему он не позвонил и не сказал, что задержится? Может быть, он тоже огрызнется в ответ, назовет ее тупой толстухой или отволтузит ее немного. Вы понимаете, о чем я говорю. — Макс ударил кулаком в ладонь и скривился от боли. Гипс был уже снят, но перелом еще полностью не сросся. — Потом он проведет ночь без сна, а в следующий раз пойдет спать с другой женщиной. Вы спросите его, женоненавистник он или нет. И он ответит, что конечно же нет. Он любит женщин. Так любит, что иногда эта любовь причиняет боль.
Парень в заднем ряду шлепнул себя по губам и согласно кивнул. Некоторые студенты принялись что-то записывать в своих тетрадях. Макс снова вернулся к своему историческому предмету, и я на цыпочках отошел от двери. Я бы постоял и дольше, но побоялся, что меня заметят, и поскорее зашел в лифт, размышляя, любит ли женщин Макс, и если да, то согласно какому определению. В лифте кто-то повесил новое объявление о пропаже Черил Мэтт. Фотография была, видимо, сделана, когда Черил училась в последнем классе средней школы. «ПРОПАЛА В ФЕВРАЛЕ, — гласил заголовок. — ПРОСЬБА СООБЩИТЬ ЛЮБУЮ ИНФОРМАЦИЮ ПО ПРИЛОЖЕННОМУ ТЕЛЕФОНУ. ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ — ТЫСЯЧА ДОЛЛАРОВ».
В канцелярии кафедры английского я немного поболтал с миссис Пост. Это был светский разговор, типичный для штата Миссисипи, если не считать того, что я родом с Севера, а миссис Пост однажды призналась, что вообще-то она из Техаса. Такое вот распределение ролей, в котором южане повинны не меньше, чем северяне. Иногда мне кажется, что Соединенных Штатов не существует вовсе. Я знал, что конфедерат Трейвис подслушивает в коридоре, но единственными секретами, какими мы поделились с миссис Пост, были погода на завтра и цены в магазине Крогера.
Когда мы дошли до заключительных любезностей, в канцелярию вошел Франклин. Он извлек из своего почтового ящика студенческий реферат и принялся просматривать его, недовольно шевеля губами под бородой. Так как он держал реферат перед глазами, как газету, то я не удержался и прочитал имя автора: Элизабет Харт. Ну, ну, ну — как часто бормотал Франклин.
— В прошлом семестре Элизабет была у меня в группе, — сказал я. — Как у нее дела?
Франклин явно насторожился. Он торопливо сунул реферат в портфель, решив, видимо, что дочитает его потом.
— О, она очень старается, и, в общем, у нее все в порядке.
— Правда? На моем семинаре она особенно не блистала.
— Гм, да. Она несколько раз заходила ко мне и просила помочь, это было. Но она очень восприимчива и открыта для помощи.
Могу держать пари, что так оно и было. Франклин вышел, бодро насвистывая. У него, скорее всего, тоже все было в полном порядке. Интересно, любит ли Франклин своих студенток? Судя по тому, что о нем говорили, он был тиран и деспот, поэтому обвинять его в любви было бы, пожалуй, сущей нелепицей. Но, заключил я, возвращаясь в кабинет, все дело конечно же в формулировках.
Сцена в аудитории Макса крепко засела в моей памяти. Думаю, что и его студенты запомнят ее надолго. Был ли Макс женоненавистником, верил ли он сам в то, что говорил, и какое все это имело значение? У меня нет готовых ответов на эти вопросы. На своих литературных семинарах я пытаюсь учить студентов на трудных примерах и на запутанных темах. Я стараюсь не ограничиваться простым пересказом сюжета (студенты справляются с этим самостоятельно) и не навязывать трактовку событий (я искренне считаю, что интерпретаций может быть множество). Поэтому я не стану досаждать вам подробными описаниями всех шалостей Макса. Можете экстраполировать их и сразу перейти к Максине, которая появляется в нашей истории в тот момент, когда все мы уже были до предела истощены весенним семестром, каковой должен был вот-вот закончиться.
К тому времени все мы уже привыкли видеть Макса в обществе женщин намного больших, чем он сам. Нам примелькались пухлые щеки и толстые лодыжки, большие бюсты и огромные зады. Макс, помнится, еще мог протиснуться во входную дверь Бишоп-Холла одновременно с Мэриэн, но это ни за что не удалось бы ему с Мэгги (или ее звали Хэтти?). Широкозадая Марджори, когда шла по улице, не вписывалась в тротуар. Это были женщины, воплощавшие собой и своим весом такие понятия, как «толстушка» или «пикник» (Макс собрал целую коллекцию синонимов). Но ни одна из них не смогла бы помериться своими достоинствами с Максиной. Она была женщиной совершенно иного класса.
Очень трудно описать Максину, не прибегая к эпическому слогу. Росту в ней было четыре локтя. Живот был огромен, как оставленное под паром поле, зад ее торчал, словно мыс, который отбрасывал собственную тень. Ноги ее были подобны узловатым древесным стволам, груди величиной с полновесные арбузы поддерживались бюстгальтером, способным нести на себе полотно подвесного моста. Плечи в обхвате превосходили бедра средних женщин, на локтях были ямочки, а утолщения предплечий переходили в маленькие, но чрезвычайно изящные ручки.
Шея ее была толста и монументальна, как колонна, прикрытая несколькими подбородками. Кожа была бела и совершенна, каштановые волосы — шелковисты, с естественным оттенком хны. Улыбка казалась шириной в несколько ярдов.
Она не была уроженкой Юга. Ее завезли в Миссисипи из Висконсина, чтобы она написала дипломную работу по курсу «Изучение Юга», к коей Максина должна была приступить летом. Я не знал, как отреагирует Макс, когда увидит ее прокладывающей путь по холлу, но посчитал, что это будет достойное зрелище. Это женщина из страны молока и меда, словно сама земля, тучная Брунгильда, вышедшая из самых сокровенных глубин фантазий Макса без всякой ретуши.