Плотина
Шрифт:
Пока что ответь мне: не изменились ли у тебя обстоятельства жизни, не объявился ли твой, еще более странный, чем я, муженек? Понимаю, что это противненький вопрос, но ты все же ответь на него, чтобы я знал.
Обнимаю крепко.
Помнящий тебя Иван.
Наде — от мужа
Привет с далекого Севера!
Мне стало известно, что ты со мной хорошо расквиталась. Ты, наверно, только и ждала такого случая, но упрекать тебя я, конечно, не имею права, мы только можем подвести теперь некоторый невеселый итог первых лет нашего супружества. Оба не без греха — и оба в одиночестве. Можно бы сказать — два сапога пара, но воздержусь пока.
В прошлом письме,
Короче говоря, все было ясно, как на базаре. Обижаться, конечно, не на кого, хотя и остается у меня обида на тебя. Не за то, что ты там покрутила со столичным командировочным, — тут мы, как говорится, равноправны в данный момент, но за то, что вышла за меня, не любя. Претензий у меня нет — ты старалась быть правильной женой и вела себя пристойно, но я-то видел: не любишь! Непонятно, как я оказался в унизительном бесправном положении. На работе у меня деспотическое начальство, дома — руководящая мною жена. Где выход? Когда подвернулась эта «вербовщица», я еще и так подумал: «Ну вот, Надежда Николаевна, есть и другие женщины, которым я нужен и дорог сам по себе!»
Но все это в прошлом — и у меня, и у тебя. Мы можем успокоиться: отплатили друг другу! Но ведь надо же как-то и дальше жить. И вот я подумал: не пора ли нам воссоединиться? Нынче, я слышал, даже после развода, бывает, женятся на собственных женах, а мы ведь не разводились, и разговора об этом у нас не велось.
В прошлый раз ты не захотела или не смогла ответить, но теперь все-таки напиши, что думаешь о нашей жизни и как собираешься жить дальше. Я здесь много думал и понял теперь твердо, что надо жить с тем человеком, с которым начинал семейную жизнь, потому что с ним можно еще объясниться и все наладить, а со вторыми и третьими — бесполезно. Я понял, что когда две женщины — это нет ни одной, а нужна только одна…
В письме всего не напишешь, и слишком много всего легло между нами — и пространства, и времени, и поступков, так что надо бы просто встретиться и по-хорошему поговорить. Мне скоро будет положен двухмесячный отпуск, и мы могли бы поехать на Кавказ или в Крым. Как ты на это смотришь?
Все-таки ответь мне!
Твой муж.
Николай Васильевич — Юре
Дорогие ребятки!
Много раз я принимался писать вам, после того как обосновался на новом месте, но до конца ни разу дописать не мог — приходилось останавливаться и бросать. Все еще не могу вспоминать Сиреневый лог.
Устроился я тут сносно. Работаю на прежней своей должности — начальником участка, имею в общежитии ИТР отдельную комнату. И трудности мои здешние — не от работы и не от бытового неустройства, а все время не проходит такое чувство, что пора домой. Знаю, что нет у меня теперь этого дома, о котором помню и думаю, но все равно все время вот так…
Между прочим еще и потому не мог я дописать предыдущие письма, что не хотелось жаловаться и боялся разжалобиться.
Природа и здесь интересная, и всяких уникальностей тоже хватает. Первая мощная ГЭС на вечной мерзлоте! Уже сейчас чувствуется дыхание зимы, которая здесь злая и долгая. Зато весной, говорят, бывают голубые красивые ледоходы. Рыбалка тоже есть. Встречается форель.
Хочется мне знать, что у вас делается. Напиши, Юра, как пройдет пуск первого генератора, какие будут гости. Как у всех у вас семейные дела? Пусть Надя напишет мне.
Приветы Михаилу Михайловичу, Григорию Павловичу и, при подходящем случае, — Острогорцеву. Вам всем приветы от Василия Константиновича и его жены.
Ну, обнимаю вас!
Ваш отец.
Надя — Ивану Тихомолову
ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ЖИЗНИ НЕ ИЗМЕНИЛИСЬ ТЧК АДРЕС ПРЕЖНИЙ ТЧК НАДЯ
Первый энергоблок готовили к пуску все же с некоторой натугой, с переносом сроков, с торопливыми доделками и доводками. Не обошлось без штурмовщины-матушки, которую мы справедливо и строго осуждаем в принципе, но не всегда исключаем из своей практики. Да и как ее, родимую, исключишь, если не успеваешь к сроку, самим же собой определенному, да еще на пусковом объекте! Все тут шло и на подъеме, и с настроением — и на пределе возможного. Вмешивалась еще и технология. Вначале темп бетонщики сдерживали. Потом вдруг завозились монтажники на сборке гигантской трубы водовода (диаметром, близким к диаметру тоннеля метро), и строители теперь явно не успевали одеть ее в бетонную «шубу».
Этот водовод был новой деталью на теле станционной плотины. Он протянулся на десятки метров от шахты первого энергоблока до самого верха нынешней плотины и присосался там к бетонному телу ее, словно гигантская пиявка, чтобы пропускать потом через себя мощный водопад на рабочее колесо турбины. Когда на прицепах-платформах везли сюда первые кольца этой трубы, люди невольно останавливались, как перед машиной со взрывоопасными предметами, а все малые автомобили старались убежать или свернуть в сторону, или же почтительно сопровождали эту махину, будто некий эскорт особо влиятельной особы. Или свадебный эскорт, поскольку на прицепе везли своего рода обручальное кольцо — символ союза плотины и энергоблока. Приходилось только гадать и удивляться, как и где такие кольца отливали, на каких станках обрабатывали, как подгоняли одно звено к другому. Ведь надо было обеспечить такую, в принципе, точность, чтобы не только струя, не только капля, но даже и молекула воды не пробилась на стыке.
Тут что ни год, то чудо.
Первым чудом была, наверное, перемычка, уже похороненная под водами «моря». Еще не так давно казалось невозможным усмирить эту свободолюбивую бурную Реку, а вот собрались людишки с силами, рванулись на штурм — и усмирили. Вторым, третьим, да заодно и четвертым чудом можно считать здешнюю плотину — сегодняшнюю и завтрашнюю, особенно — завтрашнюю, вполнеба высотой. Пятым чудом была, пожалуй, доставка рабочего колеса турбины — от причала Ленинградского Металлического завода, через моря и Ледовитый океан, потом вверх по Реке, через рукотворные «моря» и плотины. Теперь вот эти неохватные водоводы — шестое чудо Сиреневого лога. Седьмым можно будет считать досрочный пуск первого агрегата, то есть фактический ввод в действие новой ГЭС задолго до ее завершения. Она будет еще несколько лет строиться и достраиваться, но вместе с тем войдет и в строй действующих, поскольку начнет давать в Систему свои сотни тысяч киловатт, равные мощности немаленькой электростанции.
Ну а восьмым или самым первым чудом света всегда был и пребудет, конечно же, сам человек, сотворивший семь известных и сколько еще неизвестных чудес!
На плотине и даже на здании ГЭС людей по-прежнему увидишь немного: чем крупнее объект, тем меньше на нем толчеи. Но работа идет сейчас самая напряженная. Наверху, если приглядеться, мухами ползают по водоводу смелые монтажники, а внизу, в том небольшом фрагменте здания ГЭС, который уже прорисовался над первым агрегатом, копошилось большое множество кропотливых людей, занятых особо тщательными и тонкими делами: последней проверкой генератора, приборов, электроники пульта управления. Они залезают вниз, под рифленку, в тайное тайных генератора, и часами стоят у шкафов с этой самой электроникой, требовательной к человеку, как ничего не прощающая жена. Когда приглядишься к их работе, невольно призадумаешься, кому здесь труднее — монтажникам, стыкующим многотонные детали, или этим парням из ГЭМа (Гидроэнергомонтаж) и пусконаладчикам, всем, кто обихаживает машину и возится с микроскопическими детальками, проводочками, с блоками и субблоками. Скорей всего — последним. И не только потому, что смена у них теперь, перед пуском, длится двенадцать часов, а и потому, что требуется здесь великая, утомляющая мозг точность, и чувствует здесь человек все время повышенную ответственность, и нужны здесь ему огромный объем памяти, особая чувствительность в пальцах и зоркость в глазах, и еще кое-что другое, нам, посторонним, неизвестное и непонятное.