Плут
Шрифт:
Да уж. Что дальше? Скелеты с луками? Причем с тетивой, не истлевшей каким-то чудом. Магической, судя по всему, ну раз костлявые пользуя данные девайсы, так бодро вертят на… своей берцовой кости бедняжку физику.
А может быть гномы с секирами? Ага, стереотипные жители подземелий с… топорами, да ещё и монструозных размеров. Ну это понятно, грибы-то в пещерах рубить чем-то надо.
Хотя нет, наверняка далее у нас орки. Ага, и непременно с тем убожеством, решительно непригодным ни для чего, кроме как для воплощения порождений изрядно расширенного веществами сознания, и которые какой-то видный специалист-оружиевед обозвал ятаганом.
Не-не-не, дальше по-любому будут гигантские крысы, чтобы я мог начать кач, а то ведь стартовая лока…
Приступ моего искромётного остроумия, объясняющегося нервяками, был прерван раздавшимся шумом, где-то в глубине представшего передо мною протранства. Как раз за мистически светящимися, благодаря волшебному мху, колоннами в самом центре зала, и которые были образованы сросшимися гигантскими сталактитами со сталагмитами.
Э-эм… Неожиданно, лучше б уж скелеты.
****
Тем временем на кладбище.
— Госпожа, мы возвращаемся? — поинтересовался верный Кодс, когда одноногий мальчишка скрылся в старинном родовом склепе Вольнопольских, чей массивный силуэт всё ещё виднелся в предзакатных сумерках.
— Мы подождем здесь, — наконец вынырнула из своих тревожных мыслей, вся измучавшаяся от их беспощадного бега женщина. — Приляг в сторожке, а я… я тут… побуду пока тут.
— Ваша милость, я не могу вам позволить изводить себя всю ночь, да ещё и на кладбище. Я уже не раз был здесь с его милостью, когда десять и двадцать лет назад мы приводили пришлых, поэтому, если Плут и вернётся, то не ранее чем утром, а то и к вечеру следующего дня не поздно будет, — нахмурившись от слов баронессы, решительно заговорил старый вояка. — Я не хочу лезть не в свое дело, девочка, но послушай старика. Пришлые необычные и их поведение непривычно нам. Они не такие как мы, они бывают очень интересными, а их рассказы о прошлом занятные и даже удивительные. К ним невозможно оставаться равнодушным, а порой и жаждешь всей душой привязаться к столь чудному созданию. Но ни в коем случае нельзя забывать, что они здесь прежде всего ради того, чтобы…
— Мне это известно, Кодс. И я сама разберусь в своих чувствах, — строго оборвала старого усача, который, как видно, питал тёплые чувства и всегда, пусть и ненавязчиво, но стремился окружить своей искренней заботой ту, которую помнил ещё несмышлёной крохой. — А сейчас оставь меня, мне нужно подумать.
Последние слова пусть и были произнесены твёрдо, но лишь только фиолетовоглазая отвернулась, по её щекам побежали горячие слезы.
Глава 4
— Вот и ещё десять лет прошло, — печально прозвучало из середины пещерного зала, а у меня от вида столь прекрасного создания и звука её очаровывающего своей меланхоличной пронзительностью прекрасного голоса, словно грустный звон серебряных колокольчиков, аж в груди всё так и завибрировало, а на глазах выступи…
Хотя стоп, это ж мой медальон на груди задрожал. Причём совсем так же, как и когда я зачитывал перед золотоволосой магичкой-вампиршей, а её потом всю скрутило и вывернуло, то ли от моего таланта рэпера, то ли от силы глагола, так сказать, автора тех строк, то ли, как мне всё больше теперь кажется, от некоего защитного, что ли, механизма медальона.
Ну точно, это тогда я отключил Видение, чтобы не отвлекало в предстоящем мне, с позволения сказать, бою, а вот сейчас-то я прекрасно Вижу, как активизировались плетения медальона, и вокруг меня словно вихрь завертелось множество произрастающих из него энергетических нитей, будто плети хлещущих всё, до чего в состоянии дотянуться в радиусе шагов так пяти. Видимо, это именно они и вывзвали тот приступ рэпоненавистничества у златовласки, ну и спасли меня от её жуткого кинжала.
Так а что ж теперь-то? Отчего моё украшение опять «зажужжало»? Опасность? Предчувствие? Неосознанно активировано мною? Заработало в некоем режиме, при котором побочкой оказалось столь пагубное воздействие на желудочно-кишечный тракт? Что вообще происхо…
— Ты пришел ко мне? Ты принес сладенького? — прервав мои мечущиеся мысли, всё так же депрессивно, но пугающе очаровательно обратилась ко мне, как видно тщетно прячущемуся за одной из «колонн», прекрасная девушка, что находилась в самом центра пещерного зала.
Что ж, раз о моем присутствии известно, то нет смысла и дальше прятаться, поэтому выхожу из-за укрытия и опираясь на трость ковыляю к той, ради которой, по-видимому, мне и всучили ту коробку монпансье.
— А как же фигура, милая? — демонстративно оглядываю прекрасный стройный стан, чересчур как по мне, этой вот не особо фигуристой милой юной особы с белой кожей, платинового цвета волосами едва не до пояса и огромными серыми, нет, серебристыми глазами.
Заговорив подобным образом, я решаю бороться со страхом и нервяками традиционным способом, то есть нападать, пусть порою это и выглядит жалко, но что поделать, нечего мне противопоставить столь могущественной сущности, кроме красноречия.
— Все, кто приходит ко мне, приносят сладкого. У меня немного радостей, зачем ты меня обижаешь? — едва не плача и таким голоском, что даже сердце сжалось, и возникло желание броситься её утешать, ответила мне та, кто, судя по началу разговора, раз в десять лет принимает в своей пещере таких вот как я «Аладдинов», приносящих ей конфеток, или что там ещё хитрожопые Вольнопольские дадут им на дорожку, а уж дальше она их… А вот это мы и выясним.
— Ты получишь конфеты. Сладкие, разноцветные, очень ароматные и вкусные. Причем каждая имеет свой вкус. Мне вот больше всего понравились вишнёвые и…
— Дай! — протянула ко мне руки беззвучно рыдающая малышка, так, к слову, и не сдвинувшаяся с места, точнее не пересёкшая определенную черту, а я себя последней сволочью почувствовал от такой её реакции.
— Обязательно, малыш, обязательно. Я отдам тебе их все, но-о… — задумчиво протянул я последнее слово, постукивая указательным пальцем по подбородку и уставившись куда-то вверх, хотя и ощущал себя откровенно уродом, мучая несчастное создание, неведомо сколько уже заточенное в подземелье.
Но не время сейчас утопать в сентиментах, ибо это самое «неведомо сколько» и пугает до ус… до жути. Да и нет лучше маскировки для коварного зла, чем облик прекрасного, слабого и беззащитного создания. Тем более, когда оно чем-то ограничено и не может просто так добиться своего. А стоящая в десяти метрах от меня красивая девочка примерно моего возраста, босоногая, это когда я кутаюсь в шарф, в простом тоненьком платьице белого цвета, ну насколько я могу судить в синеватом свечении мха, никак, похоже, не могла покинуть некую окружность в центре зала. А значит, узнице только и остается что манипулировать мной для достижения своих целей. Правда, это также вовсе и не значит, что она не может пересмотреть их и тупо грохнуть наглеца. Так что не стоит и перегибать.