Плясать до смерти
Шрифт:
Огромная прямоугольная глыба, закрывающая закат.
— Вот, Настенька, это наш дом!
Она то ли от восхищения, то ли от изумления открыла рот: никогда еще не видела таких громадин.
— А это ваша дверь?
— Ну, Настька, ты даешь! Это ж лифт!
Двери разъехались. Настя настороженно посмотрела на нас снизу вверх. Испугалась?
Мы переглянулись: да, засиделась наша дочка у деда с бабкой!
— А это, Настя, твоя квартира!
Она ходила по комнатам слегка растерянно, открывала стеклянные двери, нажимая ладошкам на стекло. Пространство было большое — и непривычное, как
И за окнами было пусто, до самого горизонта. Чем наполнить жизнь? Если б мы остались в центре, повели бы Настю по старинным улочкам, мимо знаменитых домов. А тут… улица Белы Куна! Кого это? Там бы я повел ее в Таврический сад, где сам провел счастливое детство. Красивые деревья, холмы.
Что мы покажем ей здесь? Пошептавшись, придумали позвать Кузю с Алкой, а может, и Тима прихватят? Они точно Настю интересуют. Но что еще сделать для нее здесь?
— Да, далековато к вам добираться! — надменно произнесла Алла.
А простодушному Кузе понравилось. Видно, надоел ему громоздкий антиквариат и шедевры на всех стенах. А тут!..
— Пейзаж дикий вообще! — восхищенно вскричал он. — И квартира отличная! Пусто! Ничего нет!
Настька захихикала. Спасибо Кузе, глядишь, и ей понравится наш суровый край и наша квартира.
На другой день были уже в затруднении. Что делать? К школьной программе приступать еще вроде рано. Четыре года всего. Отыскал свои детские книжки: «Наша древняя столица» Кончаловской, потом и любимую свою, с торчащими из переплета белыми нитками, с волнующим ароматом затхлости — «Ребята и зверята» Перовской: как дети живут на лесном кордоне и отец-лесничий им все время привозит разных зверушек, которые потом вырастают у них на глазах в красивых зверей! Увлекся снова и сам, и Насте понравилось.
— А у нас будут зверушки? — спросила она.
Сейчас у нее возраст, когда разочарование — пагубно.
— Конечно, Настька! Но только не слон.
— И не жираф! — Нонна показала на низкий потолок.
— И не вошки! — Настя, хихикнув, ткнула в свою коротко остриженную башку.
Эге! Да кажись, у них с бабкой такое было?! Ну, не будем портить веселье.
— В следующий выходной поедем за зверушками! — пообещал я.
Вот и вышло приятно! А мы боялись.
Воскресный день, однако, проходил. Не очень поздно надо везти Настю к бабке. Уже ничего нового не затевали, только поглядывали на часы: три часа всего осталось! А потом — утомительная дорога в скучный Петергоф к сумасшедшей бабке.
— Ну что? — бодро воскликнула Нонна. — Может, Настька, телевизор посмотрим? Мультики сейчас! А?!
— Нет, — серьезно ответила Настя. — Когда телевизор смотришь, очень быстро время идет.
И вздохнула. Умница! Телевизор мы не включили, но время все равно быстро шло. И каждый следующий час все быстрей. И вот я уже вез Настю к бабке. Ехали молча.
Настя грустно смотрела в окно на тусклые улицы. Душа моя трепетала. Чтобы хоть как-то развеселить Настю, сложил пополам тонкие наши билетики, вставил в губы, открывал, закрывал.
— О! Как клювик! — оживилась Настя. Соображает! Ожил и я. Все сделаю, чтобы она была счастлива!
Бабка сразу схватила Настю на ручки, засюсюкала. Тут, по-моему, слюнявое детство как-то затянулось, но спорить с ними бесполезно. Да и Насте, похоже, это нравится — заулыбалась, разрумянилась. После всех испытаний (там мы пытались ее все же чему-то учить) здесь ей было спокойнее.
— Исхудала-то как! Прямо пушок! — причитала бабка. Вбивает клинья! Правда, через час, после легкого ужина, повеселела и, подкидывая Настю на могучем колене, ликовала: — Бутуз ты мой, бутуз! Золотая ты моя!
— Нет! Я пушок! — капризничала Настя, но при этом явно была довольна, хотя, стесняясь, поглядывала на меня.
Зато долгожданное появление моего отца у нас дома имело явно позитивный характер! Выбрал, наконец, время, чтобы увидеть внучку! Настя слегка косолапо вышла навстречу ему, стеснительно улыбаясь.
— Да-а! — Батя все сразу разглядел и вдруг даже как-то смутился. Потом бодро произнес: — В нашу породу!
— Характер бойцовский, отцовский! — припечатал я. Внес свой «словесный» вклад.
Настя продолжала смущаться, но результат «смотрин» (которых, чувствуется, очень боялась) ее успокоил.
— Ну, чем занимаешься? Во что играешь?
— Книжки читаем! — зарделась Настя. — Писать учимся.
— А из конкретных дел?
Четыре года его не было, и тут — сразу подай ему все!
Настя предъявила черепашку, купленную нами на Калининском рынке. Та по случаю высокого визита выставила головку. Батя пришел в восторг (на мой взгляд, несколько преувеличенный).
— Молодец, Настя! Ученым будет! — восторженно запел он постоянную свою (с детства помню ее) песню. — Вот Дарвин — как начинал? Ребенком, еще ходить не умел, лазил в зарослях, собирал жуков, набрал полные руки и видит вдруг: ползет совсем незнакомый жук, большой, страшный, а в руки его уже не взять, не вмещается! Так что сделал юный Чарльз? — Откинув голову, он весело и задорно глядел на нас. — Схватил этого жука ртом и держал во рту, пока до дому не добежал! Вот что значит гений! Главное — страсть!
Видимо, я от него взял накал своей жизни. Мне тоже неинтересно без «жука во рту»! Представляю, если бы про это услышала петергофская бабка! Или дед! Недоуменно поднял бы бровь: «Жук? Во рту?» Но здесь — другой уровень «преподавания». Я смотрел на Настю… Низенькая для своего возраста. Тельце ровное, без талии, как столбик. Голова большая, круглая, как колобок с румяными щечками. Глазки — изюминки. Неуверенная улыбка, как трещинка. Колобок на пеньке. Все у нее будет хорошо!.. Если увлечется каким-то делом.
Отец тем временем в упоении вещал:
— Держись, Настя, природы, и она не подведет. Это — великая сила! Посвяти ей себя, и жизнь твоя наполнится смыслом! А там уж появятся, — небрежно махнул могучей лапой, — и деньги… — надолго задумался: что там еще? — Ну любовь, — уже вскользь, как дело десятое. Действительно, о любви вовсе не заботился, ставил в конец. Однако на селекционный станции его обожали: главный мотор! — Помню, как с твоей матерью, — глянул на меня, — в Казани встретились именно на полях!