Плясать до смерти
Шрифт:
— Плохо! — торжествуя, произнесла. Выиграла? Но что? Где приз? Ладно, не буду ее сейчас долбать. Пусть хотя бы с какой-то уверенностью на экзамен войдет.
— Может, все же пойдем? — сделал движение к школе.
Пошла, но как-то презрительно: мол, у тебя лишь формальности на уме, только бумажки! Но без бумажки ходу нет. Постояли. Недолго. Очень уж выделялись в веселой толпе.
— Ну, иди, — пробормотал. Пытался поцеловать, но поцелуй как-то смазался. Отвернулась в слезах. Хорошая подготовка к экзамену!
Пошла к этой стекляшке. Заметил, что показывали на нее, пересмеивались.
После сидели дома у окна, смотрели на остановку. Долгое время автобус выпускал всяких посторонних в белых фартуках. Мы уж отчаялись: не вернется она к нам! И вдруг — сошла с автобуса, явилась в облаке пыли. Понимала, что мы взглядами пронзаем ее в надежде угадать результат. Но она глаз не поднимала, жестоко себя вела: ни-че-го нам не показала! Не махала. Не обнадеживала. Медленно так прошла. Может быть, наслаждаясь какой-то местью? За что? И главное — какой ценой? Неужели провалилась?
В голове завертелись разные варианты, вплоть до того, чтобы в Елово в Дом творчества ее дежурной поставить — не там ли настоящее место? Ах да! — вспомнил вдруг. — Он же не работает!
Села. Молчит.
Первой Нонна не выдержала:
— Так что, Настя?
Та как-то безразлично пожала плечом.
— Что-то же поставили тебе?
Молчание.
— Два?
— Почему?! — оскорбилась.
— Ну а что же?
Пожала плечом.
— Ты что, не дождалась?!
Так уж там было невыносимо? А другие? Вон вся улица в цветах — несут, счастливицы!
— Я могу ехать? — холодно спросила. Губы тонкие, фиолетовые.
— Езжай.
Обессиленные, сидели.
Вспомнилось, как однажды, лет в пять, она сама к нам приехала из Петергофа. Ростом с пенек. Одна, без взрослых! Крякнул звонок. Открыли… Стоит, сияет!
Нет, не приедет сейчас. Пока бабку не укокошит. А после того уж тем более.
Скрип замка, открывается дверь. Вскочили! Силы еще, оказывается, были у нас!
Снова — без выражения. Правда, рыщут глаза.
— Ч-черт! — пробормотала. — Ключ оставила!
Видимо, от Петергофа ключ? Подобрала с пола и вышла, так на нас и не глянув! Какое-то безразличие охватило. А, пусть все мимо идет!
Через три дня сунул руку в ящик. Может, какое письмо? Есть! Вытащил ее аттестат. Даже оценки местами приличные. Вот не ожидал! Первая мысль была счастливая, даже вспотел: «Не забыла о нас. Получила аттестат — и закинула». Но это счастье скоро погасло. Нет. Не она! Это ангел сверху принес.
Похвастался аттестатом перед Жорой — перед кем же еще? Рук никогда не надо опускать! Тот как раз оживился:
— Пора шуровать!
Неужели проскочим?
Через неделю позвонил:
— Пусть наша волшебница документы подаст. Послезавтра экзамены. Есть там у нас крепкий крюк!
Упивался своими возможностями. Я Насте позвонил. Робко намекнул: надо бы посетить университет. Завопила:
— Ты знаешь, что тут она вытворяет?! Вчера ночью решила придвинуть газовую плиту к двери, чтобы воры не забрались. Слава богу, что я проснулась: труба газовая была у нее уже в руках, гнулась! А ты говоришь!
Да. Не любит экзаменов… Но нас не проймешь.
— Ну хорошо. Приезжай с бабкой. Пусть и трубу с собою волочит. Экзаменаторам понравится.
Захохотала! Соображает еще. Вырулить никогда не поздно!
И стала наша Настя студенткой филфака. Заочного, правда, отделения — тут Жора наш подкачал. Каялся. Клялся исправить свою ошибку после первого же семестра.
Однако исправлять не пришлось. Насте понравилось заочное: в Петергофе можно жить с сумасшедшей бабулькой, не делать ни черта. А если будем ее доставать, прикроется бабкой.
…Приехали на побывку. Шли вместе из магазина — с Колькой, Жорой и Симой, — а навстречу нам Анна Сергеевна с дочкой Варей и с красавицей пуделихой — так и не удалось ей больше родить. Мы с Анной Сергеевной мило болтали, а Настя отошла с Варей посекретничать. И до меня донеслась реплика Насти:
— Да, я замужем и учусь в университете. А что тебе кажется странным?
Глава 6
— Ну а теперь — твой черед! — сказал Жора, подняв «швыряло».
— В смысле?
— Роль обещал моему пацану.
Колька самолюбиво дернулся. А я нет. Нич-чего, привычно!
Только поначалу Ухов ломался: мол, героя иначе представлял и вообще неизвестно, запустится ли в нынешних условиях фильм. Но когда я сказал, что возможно дополнительное финансирование, сразу согласился. Правда, увидев Кольку, почему-то очень бледного, несмотря на лето, и в то же время постоянно потного, Ухов отвел в сторонку меня:
— Ты уверен?
— В чем?
— Ты не понимаешь?
— Что?
— Ну, если не понимаешь!.. Рискуй.
В общем, роль подпольщика времен Отечественной войны, маскирующегося под сумасшедшего, Колька получил. Роль, кажется, в его духе.
Жили мы в богатом грузинском доме из трех этажей, недалеко от моря. Молодых, правда, Жора почему-то отдельно поселил.
— Все, хватит. Отмучились с ними! — так сказал.
Где-то Жора и прав. «Право на отдых»!
Хозяина нашего дома, Ираклия, профессора, старичка хрупкого, деликатного, мы, кажется, не шибко стесняли: они и так круглый год с могучей женой Кларой (дети уже давно съехали) жили внизу, в большой комнате, что была сразу и кухней, и кладовкой, и курятником, и прекрасно себя чувствовали. Ели мамалыгу, белую упругую кашу из кукурузной муки. Все попытки Жоры устроить «настоящий грузинский обед» ими игнорировались. То есть Клара шла по его просьбе на рынок, но приносила всякий раз какую-то мелочь, не подходящую для задуманных Жорой «пиров Лукулла». Ираклий был интеллигентный грузин. В отличие от двух его братьев. Следующий дом был среднего брата Георгия (тот был «деловой человек»), а третий — младшего брата Нодара (тот был уголовник). Братья, однако, крепко дружили и чем-то, видимо, были полезны друг другу. Дома их были почти одинаковы, соединялись одной оградой с тремя одинаковыми железными «вратами». Видимое различие, пожалуй, заключалось лишь в том, что Ираклий и Георгий делали из своего винограда сухое вино, а Нодар — крепленое и порой бывал чуть выпивши, в отличие от братьев.