Пляска дервиша (сборник)
Шрифт:
Позвонил мне один тип по фамилии Сыркин и сообщил, что искомым художником является ни кто иной, как его племянник Алик. По фамилии – тоже Сыркин.
Мы встретились на Александрплац возле вращающихся «Часов Мира», когда в Берлине было 18–00, в Москве – 20, Нью-Йорке – 12, а в Сиднее – час ночи следующего дня.
– Да, неплохо было бы встретиться в Нью-Йорке или Сиднее, – проговорил дядя Сыркин, приближаясь. – Берлин, конечно, тоже ничего, однако этот язык… Почему в Германии государственный не английский? Безобразие!
По-моему, он не шутил.
Он был маленького роста, но широкоплечий, с выдающейся вперед челюстью и невыразительными глазками. Держался он прямо, будто аршин проглотил. На вид ему было лет пятьдесят. Наверное, основной его особенностью являлось то, что лицо его не трансформировалось от выражения к выражению, как у остальных людей, а новое выражение появлялось уже в готовом виде, мгновенно. Так на экране телевизора появляется следующий кадр.
– А что скажете насчет Москвы? – поинтересовался я.
– Вы, разумеется, шутите. Из этой клоаки сейчас пытаются вырваться все, кому не лень. Они, видимо, считают, что Запад резиновый.
– К тому же и в Москве не говорят по-английски, – заметил я.
– Напрасно иронизируете. Конечно, я слышал все эти сказки про наш «великий и могучий», но могу вас заверить… Ду ю спик инглыш?
– В очень ограниченной мере.
– Жаль. – На его лице появилась брезгливая гримаса.
– Итак, к делу, – сказал я нетерпеливо.
– Итак, к делу, – охотно повторил он и еще сильнее задрал подбородок. – Как я уже упоминал, таинственным гением является мой племянник Алик Сыркин. Готов передать его вам из рук в руки, но сначала нам необходимо оговорить условия.
– Какие условия?
– То есть как?! Или я неправильно понял содержание опубликованного коммюнике? Насколько мне помнится, там речь шла о солидном денежном вознаграждении.
– За правдивую и конкретную информацию, – добавил я, подняв вверх палец.
Безусловно, я был польщен, что мое нехитро составленное объявление, получило такое звучное название – коммюнике. Коммюнике! На какое-то мгновение я даже почувствовал себя премьер-министром.
– Ну, естественно, правдивую и конкретную! – воскликнул он. – Как же может быть иначе?
– Вы производите впечатление человека толкового, – произнес я. – Тем более…
– Спасибо, – перебил он меня.
– Тем более кажется странным тот факт, что вы произнесли имя племянника, так сказать – раскрыли карты, еще до того, как получили вознаграждение. На кой, спрашивается, вы теперь нужны?
Он одарил меня язвительной усмешкой, одновременно покачивая указательным пальцем из стороны в сторону.
– Без меня вам до него ни за что не добраться. Даже и не пытайтесь.
– Так сильно он законспирирован?
– Уж поверьте.
– А вы немецким владеете?
С огромной скоростью на его лице замелькали кадры: недоумение, подозрение, злость, досада. Все это сменилось, если можно так выразиться, заставкой. Он удивленно смотрел на меня. Словно перестал понимать по-русски.
– Я говорю, вы немецким владеете?
Он взорвался.
– Обязательно вам было напоминать мне об этом удручающем явлении природы!
– Стало быть, все же немецкий, нравится он вам или нет, вы знаете?
– Ну и что из этого?
– Так, знаете? – настаивал я.
– Приходится знать, – вынужден был уступить он. – Я здесь живу.
– Почему же тогда вы не откликнулись на многочисленные объявления аналогичного характера, напечатанные в немецких газетах?
– А были подобные объявления? – не моргнув глазом, поинтересовался он. Во всяком случае мне не удалось зафиксировать даже минутного замешательства.
– Конечно, к тому же в столь впечатляющем количестве, будто разыскивался самый крупный в мире алмаз. Или самый опасный преступник.
– Вы знаете, я не читаю немецких газет, – заявил он. – Macht kein spass [11] .
– Будем считать, что вы меня убедили. – Кивнув головой, я вздохнул. Начиналась самая тяжелая часть разговора. – О'кэй, если ваш племянник действительно окажется тем самым художником, вы получите пятьсот марок наличными.
– И это вы называете солидным денежным вознаграждением? – возмутился дядя Сыркин. – Не может быть и речи!
– Вы так реагируете, как будто вам предлагают за пять сотен прорыть туннель под Ла-Маншем. Каких-то несколько слов…
11
не доставляет удовольствия (нем.)
– Э, нет! Иной раз слова могут стоить дороже туннеля. Вы сказали, что я произвожу впечатление человека толкового, а вместе с тем держите за дурака. Если так пойдет и дальше, мне действительно ничего не останется, как обратиться в немецкие газеты.
Черт меня дернул упомянуть о них!
– Вы только подумайте, о чем мы говорим! – воскликнул я. – Я представляю интересы наиболее опытного специалиста в этой области в мире. Этот специалист роет землю и бьет копытами, чтобы только сделать вашего племянника очень богатым человеком, одним из самых известных на этом шарике. За сведения о нем вам предлагается пятьсот полновесных бундесмарок наличными. А вы еще торгуетесь. Вы что, не хотите своему племяннику добра?
– Я всем хочу только добра, – воинственно произнес он. – Но в первую очередь я желаю добра самому себе.
Хотите верьте, хотите – нет, но в этот момент во мне говорила не жадность, не соображение, что чем больше получит этот широкоплечий кровосос – поклонник английского языка, тем меньше останется самому. Во мне говорил обыкновенный бухгалтер [12] . Видно, это глубоко въелось в кожу. Возможно – на всю оставшуюся жизнь.
– Семьсот пятьдесят марок и баста, – отрезал я.
12
В прошлом Крайский работал в «Гвидоне» бухгалтером (см. роман «Пляска Дервиша»)