Пляска смерти
Шрифт:
Румпф расхохотался.
– Я вижу, на вас можно положиться, друг мой, – одобрительно проговорил он. – Слышите, Фогельсбергер, он хочет уверить нас, что все это придумал сам Таубенхауз, ха-ха-ха! Нет, мой милый, Таубенхауз – прекрасный администратор, которого мы все ценим, но фантазия не его сильная сторона. Ну, да это в конечном счете неважно! Во всяком случае, я намерен всеми силами поддерживать его планы и помогать ему чем возможно.
Когда Фабиан поздно ночью поднимался наверх, ему встретился Росмейер, вышедший из своей комнаты. На лице Росмейера были следы утомления, шишки на его лысине пылали.
– Вы так долго пробыли у него? – спросил он вполголоса, чтобы не разбудить постояльцев, хотя из нижних помещений все равно доносился неописуемый шум. – Поздравляю вас, ваша карьера обеспечена, если вы только сумеете к нему подойти. Ведь произвел же он этого художника Занфтлебена в директора художественного училища только за то, что тот хорошо играл на бильярде!
И Росмейер рассказал о художнике Занфтлебене, который прежде влачил полуголодное существование, не имея за душой ничего, кроме долгов. Долги, одни долги, а теперь он разъезжает в мерседесе. Кстати, гаулейтер вскоре переедет в наш город и поселится в епископском дворце. Ему проболтался об этом один офицер. А тогда можно надеяться, что он вспомнит, наконец, о своем неоплаченном счете. Ведь он, Росмейер, всего-навсего хозяин гостиницы. Счет гаулейтера достиг уже ста шестидесяти тысяч марок; шутка сказать: сто шестьдесят тысяч марок!
– Не унывайте, Росмейер! – Фабиан попробовал утешить хозяина. – Эти расходы окупятся.
– Будем надеяться, будем надеяться, – пробормотал Росмейер. – Я ведь охотно кредитую своих клиентов, это для меня удовольствие и честь, – добавил он, уже спускаясь вниз по лестнице. – А тут я знаю, для кого я это делаю и какому великому делу служу. Такое не забудешь. Еще раз желаю всех благ.
Шум голосов поглотил его слова.
Фабиан лег спать довольный, что познакомился с гаулейтером, который показался ему человеком простым, добродушным и любезным.
Он просидел несколько вечеров в гостинице, ожидая вызова, так как гаулейтер отпустил его, пообещав вновь вызвать в ближайшие дни.
Но однажды утром – было еще совсем рано – горничная сообщила ему, что гаулейтер уезжает. Фабиан быстро вышел на балкон и поразился, увидев на улице огромную толпу.
Только что подъехавшие серебристо-серые автомобили были окружены любопытными. Из дверей вышла свита гаулейтера, а следом и он сам в сопровождении Фогельсбергера. Позади всех шел Росмейер, его шишковатая лысина блестела в лучах утреннего солнца.
Люди махали руками и восторженно выкрикивали: «Хайль! Хайль!» Гаулейтер сел в машину. В эту минуту сквозь толпу протиснулась бедно одетая женщина в желтом платке на голове. Она оживленно жестикулировала, пытаясь пробить себе дорогу к машине гаулейтера, тогда как толпа оттирала ее. Женщина не переставая пронзительно кричала: «Аликс! Аликс!»
Офицеры в черных мундирах выскочили из последней машины и, оттеснив ее, стали спиной к машине гаулейтера, как бы прикрывая его собой.
Сирены взревели, и машины тронулись. Офицеры последними вскочили в свою машину.
Улица быстро пустела. Только бедно одетая женщина в ярко-желтом платке на голове осталась на месте и все кричала: «Аликс! Аликс!» Она упала на колени, простирая руки вслед машинам, исчезнувшим за углом.
X
Несколько часов спустя Фабиан, к своему удивлению, снова встретил женщину в ярко-желтом платке. Она сидела в приемной его конторы, куда он, как обычно, пришел между одиннадцатью и двенадцатью. Фабиан сразу узнал ее по платку, хотя сейчас он лежал у нее на коленях. В приемной сидели еще два клиента, пожилые коммерсанты, которые встали при его появлении и поздоровались с ним за руку, как старые знакомые.
Он немедленно осведомился, кто эта крестьянка с желтым платком.
– Некая Кэтхен Аликс, – отвечала фрейлейн Циммерман, – бывшая владелица трактира «Золотистый карп» в Эйнштеттене близ Амзельвиза.
– Где раньше подавались такие чудесные карпы? – сказал Фабиан веселым тоном и велел просить фрау Аликс. Эта женщина заинтересовала его. Все знали, что Эйнштеттен несколько лет назад перешел во владение гаулейтера Румпфа.
Фрау Аликс медленно вошла в комнату. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу и глядя в пол, пока Фабиан не предложил ей сесть. Желтый платок она держала в руках. Лицо у нее было осунувшееся, но еще молодое. Жидкие поседевшие волосы были стянуты на затылке в маленький, жалкий пучок.
– Я ищу правосудия и справедливости, – тихо начала она, по-прежнему не поднимая глаз. – Я пришла к вам с просьбой взять на себя мое дело. У меня есть деньги, – добавила она. – Я могу сейчас же внести задаток, если это нужно. Вы только назовите сумму. – Голос ее звучал несколько хрипло.
Это дало повод Фабиану сделать несколько шутливых замечаний. Он даже весело рассмеялся, чтобы успокоить взволнованную женщину. Пусть она расскажет ему все, что у нее на сердце, спокойно и не торопясь.
– Можно мне начать с самого начала, – спросила фрау Аликс, – то есть рассказать, как все это случилось? – Она впервые взглянула на него. Глаза у нее были красивые, ясные, молодые.
– Именно об этом я и прошу вас, – ободрил ее Фабиан.
И молодая женщина с седыми волосами и молодыми глазами начала свой рассказ. Фабиан прерывал ее очень редко, чтобы задать тот или иной вопрос.
– Когда, значит, Ганнес стал большим человеком… – начала она, но Фабиан тут же прервал ее:
– Какой Ганнес?
Молодая женщина с седыми волосами вся съежилась и испуганно огляделась вокруг, хотя знала, что они вдвоем в комнате.
– Имени я ни за что не назову, – проговорила она глухим голосом, – вы сами потом поймете, о ком идет речь.
Фабиан кивнул головой и просил продолжать.
– Ганнес вдруг стал большим человеком, – снова начала она, – этому уже три года. Да, три года назад я впервые снова увидела Ганнеса. Как-то летом, день был очень жаркий, к нашему дому подъехала машина с тремя господами в военной форме.