Пляски на черепах
Шрифт:
— Так точно, так точно. Слава Ленину, — произнесла Алла Перепелкина, обливаясь слезами.
— Простите ее, простите, — заревели гопники, — мы прахтически все в таком положении. Кроме патретов Ленинана на кухне у нас ничего нет. Иногда крупа появляется и то ее нельзя там оставить: своруют.
— О, Ленин, прости рабу свою Передпелкину Аллу, — произнес секретарь парткома Моисей Арнонович, извлекая образок Ленина из-за пазухи. — Алла Перепелкина, подойдите ко мне, живо!
Алла, думая, что ее поведут на расстрел, негромко произнесла: прощайте, мои дорогие гопники и подошла ко
— Вот, товарищ Ленин выделил вам один талон на продухты для всей вашей семьи. Здесь все расписано, сколько грамм хлеба на душу, сколько муки, сколько соли, сколько мяса домашних животных — кошек, крыс и даже пролетарских клопов.
— Слава великому Ленину, — произнесла Алла и обняла Ароновича.
— Знацца так. Мы изучим списочный состав всех жильцов, сколько мальчиков, сколько девочек, возраст каждого и после согласования подадим заявку в ревком на согласование, а ревком отправит в СиКа на согласование, а мы будем ждать ответа. На это уйдет две недели, а может и два месяца. Как только согласованные согласования получат одобрение, они обратят силу закона. Тогда вы получите талоны на продухты. Контроль за исполнением нашего согласования возлагается на домкома Мошонко Сеню и секретаря Вейнбаха. Ежели кто помрет за эти два месяца, его талон возвращается в СиКа. Есть ли вопросы? Нет? Тогда бывайте, как говорится.
3
Когда начали громить двухэтажный особняк на Набережной, внучка русского магната Колокольцева Светлана сидела в потайной комнате на первом этаже вместе со служанкой Машей Шпилькиной.
Приблизительно в девятом часу вечера раздался грохот во входной двери, и Маша тут же вскочила, придавив левой рукой Светлану, давая ей понять, чтоб оставалась на месте. Но Светлана сама спохватилась, словно на пожар.
— Сиди. Не выходи отсюда, я скоро вернусь.
Сразу же раздались, крики, выстрелы, стало понятно: это гопники пришли убивать. Светлана, дрожа от страха и ужаса, притаилась, как мышка в норке и не пыталась больше выходить. Страх потерять жизнь в возрасте двадцати лет оказался сильнее ее любопытства и необходимости за кого-то заступиться.
Во время погрома гопники убивали всех подряд, в том числе и прислугу. Служанка Светланы Маша Шпилькина была изнасилована и зверски убита — проколота штыком в то место, куда ее насиловали, а потом еще два прокола в грудь. А до потайной комнаты никто не дошел: пьяные гопники насытились еще двумя сестрами Светланы на глазах у матери и отца; и даже мать попытались насиловать, но она умерла в их руках.
Светлана вышла из своей клетки уже на рассвете и обследовала весь дом, а когда увидела Машу с разбросанными руками и ногами, ее словно током ударило.
— Я буду Машей, — сказала она себе. — Я покупаю себе жизнь ценой унижения и низведения образа женщины до образа рабыни. Я — служанка Маша Шпилькина и никто не сможет доказать, что я — Светлана Колокольцева.
Она пошла, переоделась, растрепала волосы, выпачкала лицо, руки и колени и перевязала челюсть, будто у нее воспалилась десна, потом вышла в надежде оказать кому-то помощь, но уже все были мертвы.
Едва рассвело, группа вооруженных людей
— Кто ты, сучка? — спросил одноглазый гопник, поднимая дуло пистолета. — Подойди. Ты кто есть?
— Я Маша Шпилькина, служанка бывших господ. Я только что пришла убраться. Где мое ведро и швабра? А вот они. Но тут такое натворили…бандюги проклятые. Чего было невинных стариков и девушек убивать. Вы, надеюсь, ищете их, чтоб с ними расквитаться.
— Не болтай Шпилькина. У тебя, что зубы болят. Получишь прикладом, зубы вылетят и больше болеть не будут. Но это все потом. А пока мы трупы уберем, обшарим карманы в поисках буржуазных прокламаций, а ты промоешь лестницу и все комнаты, шоб блестели…
— Как у кота яйца, — сказала Маша и расхохоталась каким-то истерическим смехом.
— А ты, баба то, что надо, может, того, поладим, а? Только не чичас, чичас некада, время такое. Эй, братва, тащите трупы и в реку. Одежку хорошую сдирайте, кольца и всякие там украшения тоже. Они подлежат национализации. Если с пальца не слазит, рубите палец, им теперя уж все равно.
Гопники работали быстро, больше не подходили к Маше, и через десять минут трупы уже плавали в реке. Маше пришлось мыть полы, собирать окровавленное белье во всех комнатах. На это ушло два дня.
Первую ночь сон не шел, шли одни слезы. В районе трех ночи она набросила на себя рваную одежду, напялила материнские очки и спустилась к реке, освещенной луной. Ни отца, ни матери, ни сестер ей увидеть не удалось, а вот Машу она увидела почти на той стороне реки, с высоко поднятой левой рукой. Ее волосы рассыпались в воде полукругом, а голова находилась в воде.
— Прощай Маша, ты будешь жить во мне. Сколько смогу, буду носить твое имя, и гордиться им. Ты спасла меня своей жизнью.
Она трижды перекрестила ее и вернулась в пустой, еще не убранный до конца родной дом.
К вечеру второго дня стали появляться жильцы — восемь семей на восемь комнат.
— Чисто тут, сказал один гопник по имени Васька Перевертайло. Как звать тебя, красавица? Откель ты такая…симпатяга?
— Машей звать. Да здравствуют гопники, слава Ленину! Ленин — вошь мировой революции и мой вошь, — сказала она наклонив голову.
— А ты подкована политически, это похвально. Надо будет выступить с речью на курсах младшего обслуживающего персонала. Как ты? Согласна? Какие у тебя просьбе, Маша? Вася Перевертайло, то бишь я, их тут же решит, он все может.
— Когда были живы господа, они меня хорошо кормили, а теперича, кто будет кормить?
— Муся, поделись с товарищем, — приказал Вася своей излишне накрашенной подруге.
— Вот еще! — фыркнула Муся, задевая шпилькой тухли за ступеньку.
— Я чо те сказал? Что? Чичас как дам в рыло, ногами накроешьси. Нуко-ся выполняй приказание. Ать- два…
Слова «ать-два» привели Мусю в повышенное, почти революционное рабочее состояние. Она тут же достала из сумки пирог и большую шоколадку и протянула Маше, награждая ее взглядом злых глаз, каким обычно награждают врагов народа.