Плюс-минус бесконечность (сборник)
Шрифт:
Вот, кажется, и пришло на ум подходящее определение: очерк-исследование. Любое исследование трудоемко, требует напряжения, а потому может оттолкнуть любителя занимательного чтения. Вероятно, некоторые, перелистав по инерции несколько следующих страниц, отложат книгу с мыслью: ну, это уж лишнее!
Что ж, название «Плюс-минус бесконечность» не просто заимствовано у одноименного рассказа, а обозначает спектр книги и соответственно — читательский круг, на который она рассчитана. Я буду огорчен, если вам, читатель, ничего в этой книге не понравится. И буду искренне удивлен, если понравится все. «Летучий
Профессор Антон Феликсович Браницкий, изнывая от летней духоты, перебирал бумаги на письменном столе. Временами он машинально массировал лицо — побаливал тройничный нерв. «Ни черта не могут медики, — с раздражением думал профессор. — Сижу на анальгине, а все ноет…»
Под конец учебного года, как всегда, накапливалась усталость. Скорее бы ГЭК, кафедральный отчет, последнее заседание институтского совета — на факультетский можно не пойти — и долгожданный отпуск… Ялта, милая Ялточка! Домик на Чайной Горке, море…
«Опять эта рукопись из «Радиофизики», — поморщился Браницкий. — Лежит. Давно надо было отослать на рецензию». Он перелистал рукопись и поскучнел. «Здесь еще надо разбираться… Часа два уйдет… Поручить Иванову? У него дел по горло с защитой… Ладно, вернусь из отпуска — сам напишу, не откладывая. Да и куда больше откладывать, неудобно, ей-богу!»
Он почувствовал вялые угрызения совести и оправдался перед собой: главное-то сделано, четвертую главу закончил, остались пустяки, монография на выходе.
Зазвонил телефон. Сняв трубку, Браницкий услышал надтреснутый голос главного бухгалтера Саввы Саввича Трифонова:
— Нехорошо получается, Антон Феликсович. По отраслевой — перерасход. Вынужден доложить ректору.
Браницкий недолюбливал Трифонова. Вот и сейчас он мысленно представил гладкую, блестящую, яйцевидной формы голову главбуха, вечно обиженное выражение подслеповатых глаз, и ему стало совсем тошно.
— Ну и доложите, — сухо ответил он. — Ректору причина перерасхода известна.
На днях Браницкому исполнилось шестьдесят. Юбилейное заседание совета было, как никогда, торжественным. На застланном зеленым сукном столе президиума росла стопа приветственных адресов, пламенела россыпь гвоздик. Браницкий с потусторонней улыбкой пожимал руки. Слова приветствий доносились как бы из-за стены. Ораторы перечисляли его заслуги перед отечественной и мировой наукой, вузовской педагогикой и обществом в целом. Сухонький профессор-механик, с которым Браницкий за все эти годы не перекинулся и парой слов, волнуясь и завывая, прочитал сочиненную им здравицу в стихах и троекратно, по-русски, облобызал юбиляра.
«Это, кажется, Гюго сказал, что сорок — старость молодости, пятьдесят — молодость старости, а шестьдесят… Что же сказал Гюго о шестидесяти? — размышлял Браницкий, кланяясь и пожимая руки. — Впрочем, о шестидесяти он вообще ничего не говорил. Странно…»
Трифонов на заседание совета не пришел.
В дверь постучали.
— Войдите! — отозвался профессор, гася воспоминания.
На
— Садитесь. Что угодно?
— Я прочитал вашу книгу «Неиссякаемое в обычном», и мне кажется… я думаю… вы сумеете меня понять.
Профессор усмехнулся.
— Статья, диссертация, научно-популярная брошюра? Или, быть может, открытие?
Молодой человек вынул из портфеля папку.
— Ого! — присвистнул Браницкий, взглянув на титульный лист. — «В. В. Стрельцов. Теоретическое обоснование риализуемости возвратно-временных перемещений». Да-с… Слово «реализуемость» пишется через «е»!
— Простите, — заволновался Стрельцов, — машинистка ошиблась, а я и не заметил. — Ну, конечно же, реа-лизуемость… реализуемость, — неуверенно повторил он.
— Это что же, путешествие в прошлое? «Янки при дворе короля Артура»? А вечный двигатель вы, случайно, не изобрели? — В голосе Браницкого торжествовала ирония.
— Что вы, что вы… — смутился Стрельцов. — Понимаю, тема необычная, но сравнивать с перпетуум-мобиле… Каждый школьник…
— Не стоит апеллировать к авторитету каждого школьника, — прервал Браницкий. — И обижаться нечего. Лет двадцать назад попросили меня прорецензировать для Физматгиза рукопись, страниц шестьсот, — «Теория вечного двигателя». Современный математический аппарат — позавидовать можно. А в письме главному редактору сказано: «Я, мол, наслышан о так называемом законе сохранения энергии — физфак окончил. Но решительно не согласен. Книгу издайте, на это право имею. А в предисловии можете написать, что концепции автора в корне ошибочны и противоречат тому-то и тому-то. Пусть история нас рассудит».
— И напечатали? — простодушно поинтересовался Стрельцов.
— Да вы шутник! — фыркнул профессор. — Вечный двигатель, машина времени… Начитались фантастики!
— Вы же сами в «Неиссякаемом»…
— Далось вам «Неиссякаемое», — смягчился Браницкий. — Так и быть, пять минут на разъяснения. Принципы, основополагающие закономерности, рабочая гипотеза. Ну?
— Слушаюсь! — по-солдатски ответил Стрельцов. — Я рассматриваю время как бегущую волну сложной формы, описываемую системой многомерных функций. Несколько минут назад вы сказали мне: «Войдите». А сейчас тоже говорите: «Войдите», только в другом измерении. И через миллион лет скажете то же самое, если не изменятся начальные условия. Потому что бегущая волна времени не затухает, она существует вечно, и любая ее фаза не исчезает, а лишь перемещается от измерения к измерению, хотя форму волны…
— Значит, и миллион лет назад я имел удовольствие с вами беседовать? Что за чушь!
— У меня теория, математическое обоснование, — обиделся Стрельцов. — Бегущая волна несинусоидальной формы, будучи разложена в ряд…
У Браницкого снова заныл тройничный нерв.
— …дает прямые и обратные гармоники.
— И если выделить обратную гармонику, — насмешливо сказал Браницкий, — то можно переместиться в иное измерение, например, туда, где сейчас палеолит?
— Так точно.
— Давайте рассуждать иначе, — неожиданно для самого себя предложил профессор. — Путешествия в прошлое, если абстрактно — я подчеркиваю: аб-страктно — допустить, что они возможны, — это типичная обратная связь!