Плющ на руинах
Шрифт:
15
На следующий день состоялось крупное сражение. Мы вышли к линии обороны королевских войск — тех, что маршалы Гродрэда выставили в качестве заградительного заслона скорее для видимости, не веря в возможность нашего наступления. За прошедшие два дня королевские военачальники не успели, конечно, перебросить сюда сколь-нибудь значительные силы, за исключением нескольких отрядов легкой кавалерии. Оборонительный рубеж выглядел более чем скромно: военная наука этого времени ориентировалась на оборону за стенами крепостей, а не в чистом поле. Вместо того, чтобы создать мощную систему траншей и земляных валов, королевские войска полагались более на естественные свойства местности, заняв позиции на невысоких холмах и за ними. Все же эта позиция была достаточно выгодной, и я решил выманить противника с нее. Для этого я выслал вперед один из полков, оставив главные силы далеко позади. На линии холмов полк был остановлен, а затем обращен в бегство. Правительственные войска не удержались от соблазна преследования, но
Наконец мы снова выступили в путь. На первый взгляд, положение повстанцев могло показаться превосходным: оборона противника прорвана, и перед нами фактически не было сил, способных остановить наше продвижение на север — немногочисленные королевские отряды, поддерживавшие порядок в этих землях, заблаговременно ретировались при нашем приближении. Однако на самом деле положение было не столь уж радужным, и я делал все, чтобы его еще более ухудшить.
Стояла поздняя осень, никак не желавшая сменяться зимой. Постоянно дувший холодный ветер вперемешку с мокрым снегом и мелким дождем не прибавлял солдатам ни боевого духа, ни здоровья. Тяжелая осадная техника увязала в грязи; люди и лошади выбивались из сил, вытаскивая из холодной жижи стенобитные орудия и катапульты. То же, хотя и в меньшей степени, касалось телег чрезмерно разросшегося обоза, перегруженного награбленным добром. Вместо того, чтобы послать мобильные кавалерийские части вперед, я держал их вместе с остальным войском, заставляя кавалеристов плестись с той же скоростью, что и вязнущая в грязи тяжелая пехота. Все труднее становилось с продовольствием: деревни были разграблены королевскими войсками, и я вынужден был поощрять мародерство, что не создавало предпосылок для пополнения численности армии за счет местных добровольцев. Напротив, впервые за все время восстания началось дезертирство. Вообще дисциплина падала, многие уже сожалели об уходе из Аллендера и говорили, что Роррен сам должен решать свои проблемы.
Тем временем герцог, не теряя времени даром, бросил вперед свою кавалерию, которая обошла нас с востока и стала поворачивать к западу, отрезая нас от Роррена. Растянувшаяся на несколько миль повстанческая армия, неповоротливая, едва прикрытая фланговыми разъездами, представляла собой прекрасную мишень для внезапных кавалерийских атак небольших отрядов, каковые и предпринимались не без успеха как герцогскими, так и королевскими солдатами.
Пока на востоке от нас находились лишь кавалерия и небольшие части легкой пехоты герцога, не представляло особого труда преодолеть их сопротивление и свернуть к востоку, с тем чтобы подойти к армии Роррена с тыла, и многие мои офицеры высказывались за это. Но я продолжал движение на север и даже забирал западнее, объясняя это желанием осуществить первоначальный план обхода противостоящих Роррену войск с фланга, с тем чтобы заставить их сражаться на два фронта и воссоединиться лишь после победы. Все это имело бы смысл, если бы армия продвигалась не так медленно. Атаковавшие нас герцогские отряды преднамеренно не трогали обоз, представлявший наиболее уязвимую добычу: их командиры понимали, что потеря обоза добавила бы повстанцам мобильности.
Меж тем герцог бросил все силы на укрепление восточного коридора, сняв даже войска с южного направления, словно приглашая нас двинуться вспять. Я понял, что он стремится отрезать нашу армию не только от Роррена, но и от королевских войск, дабы не делить победу с Гродрэдом. Хотя полную картину знал только я, мои офицеры все же располагали кое-какими сведениями, и возрастающая концентрация герцогских войск между нами и Рорреном все сильнее их беспокоила. В то же время я заметил, что Элдред Раттельберский слишком увлекся идеей не допустить нас на северо-восток, поэтому южнее его позиции вытянулись в узкий коридор между контролируемыми повстанцами территориями, по которому спешно и без должных мер предосторожности перебрасывались войска. Конечно, слабые и разрозненные повстанческие отряды на востоке, в тылу Роррена, не представляли опасности для герцога, но наша армия, внезапно развернувшись и двинувшись на юг, легко могла перерезать коридор и атаковать Элдреда с тыла. Когда я высказал этот план, офицеры, вновь было начавшие смотреть на меня косо, опять наполнились энтузиазмом. Однако с точки зрения интересов восстания план этот имел существенные недостатки: воссоединение с Рорреном отодвигалось на неопределенные времена, а нашей армии предстояло вновь идти по
Однако уже на следующий день, когда посланные за продовольствием команды вернулись практически ни с чем или, хуже того, не вернулись вовсе, брожение среди повстанцев началось с новой силой. Ко мне являлись делегации от батальонов и даже от одного полка, заявлявшие, что их части больше не сделают ни шагу на юг.
— Хорошо, — заявил я в конце концов, — завтра мы дадим бой герцогу здесь.
Место было не самое подходящее: низина, к юго-западу заболоченная, а на востоке и юго-востоке заросшая лесом, хотя и сбросившим листья, но все равно предоставлявшим герцогу хорошую возможность для скрытной переброски войск. Армия встала лагерем; я позаботился о том, чтобы занятая позиция, приемлемая для наступления, была совершенно непригодной для обороны от внезапного удара с востока. Оставалось лишь позаботиться, чтобы герцог нанес этот удар.
16
Прошло уже не меньше часа после отбоя. Я сидел в своей командирской палатке, освещенной тусклым светом масляной плошки. Начали возвращаться разведчики; я выслушивал их по одному и наносил на карту полученную информацию. Наконец я отпустил последнего из них.
Настала пора действовать решительно. Эта ночь должна была стать последней моей ночью в повстанческой армии. Генералу Риэлу следовало бесследно исчезнуть, подобно многим легендарным вождям.
Я еще раз изучил позицию, а затем разорвал карту и сжег ее обрывки. Каких-либо других документов, которые могли бы помочь повстанцам, не существовало. Затем я отдал секретные приказы о снятии караулов на наиболее опасных направлениях. Я заметил, что некоторые капралы, выслушивавшие эти распоряжения, были удивлены как самими приказами, так и запахом гари в моей палатке, но дисциплина, за которую я столь упорно боролся, еще действовала, и все было исполнено беспрекословно. После этого я отпустил часовых, стоявших у входа в палатку.
— Вам надо отдохнуть перед завтрашним боем, — напутствовал я их.
Я вернулся в палатку, задул светильник и некоторое время сидел в темноте. Затем, когда глаза привыкли к мраку, я вышел наружу и пошел на край лагеря, туда, где стояли лошади офицеров. Караульный солдат схватился за меч при моем приближении, но, узнав своего командира, вытянулся и отсалютовал.
— Все в порядке? — спросил я его.
— Да, генерал.
— Хорошо. Оседлай мне коня.
Дисциплина и тут работала: молодой повстанец не задал никаких вопросов. Я уже вскочил в седло, когда из темноты выступила еще какая-то тень.
— Генерал?
— Лидден?
— Да, генерал. Я вижу, вы собрались куда-то ехать?
Разумеется, я мог не отвечать, но мое поведение и без того выглядело подозрительным.
— Хочу еще раз осмотреть позиции перед завтрашним боем.
— Но ведь это опасно!
— Днем — да, но сейчас вряд ли. Я получил данные разведки и знаю, где находятся наши враги.
— Разрешите мне поехать с вами, генерал.
Только этого мне не хватало! Но что делать?
— Хорошо, Лидден.
Мы выехали из лагеря и некоторое время ехали молча. Лошади ступали по подмерзшей грязи, похрустывая ледяными корочками. Налетавший порывами ветер швырял в лицо мелкий снег. Все это время я думал, как избавиться от адъютанта. Он, как и я, был при мече, но без шлема. Открытый бой мог неизвестно чем закончиться, и в то же время я чувствовал, что не могу ударить его в спину. С другой стороны, он все равно был обречен, как и остальные; лучше быстрая смерть здесь, чем плен, пытки и казнь. Но эти разумные рассуждения все равно не могли заставить меня убить ничего не подозревавшего человека, которому, к тому же, я был обязан жизнью. В конце концов я решил оглушить его, ударив плашмя мечом по голове. Я притормозил коня и, когда Лидден проехал на два шага вперед, выхватил меч. Но в самый последний момент адъютант, почуяв недоброе, обернулся и отпрянул. Меч скользнул по его доспехам, повернулся в моей руке и ударил по хребту жеребца Лиддена. Раненое животное шарахнулось в сторону, переступая заплетающимися задними ногами, и рухнуло на бок, увлекая за собой всадника. Лошадь придавила ногу Лиддена, и он не мог встать, но и лежа сумел вытащить меч и попытался ударить меня по ноге. Я отреагировал автоматически — война учит этому — и, перегнувшись в седле, нанес адъютанту встречный удар. Меч перерубил ему кисть руки, державшей оружие; кровь хлынула потоком. Теперь только срочная медицинская помощь могла спасти его, но я не мог ее оказать. Все, что я смог сделать — это слезть с коня и вторым ударом прекратить агонию адъютанта. Затем я добил и его лошадь.
Теперь следовало подумать о дальнейших действиях. Я знал, что милях в двух к северо-востоку наверняка наткнусь на караул ближайшей герцогской части. Я решил, что пойду туда, а когда меня остановят, объявлю, что я агент герцога. Пойти или поехать? Пожалуй, лучше все-таки пойти, всадник внушает большие опасения, по нему могут начать стрелять прежде, чем спрашивать пароль. В то же время не годится, чтобы генеральская лошадь без всадника вернулась в лагерь… Значит, мне предстояло еще одно убийство. Я вздохнул и со всей силы вонзил меч в шею верного скакуна. Теплая соленая кровь брызнула мне в лицо. Я выпустил рукоять меча и отшатнулся, едва сдержав тошноту. Конь еще пару минут бился в агонии, потом затих. Я побрел на северо-восток, так и оставив меч в его ране.