Плюшевый мишка
Шрифт:
Он отстранил его жестом, сел, держа в руке бокал с пивом:
— Я мог бы предложить тебе тесты… Ты ведь помнишь тест Кателя — нас еще заставляли без конца ставить его умственно отсталым? Разумеется, это не твой случай… Не представляю себе также, как бы ты играл в детские игры по тесту Роршаха… Дурацкие трюки… В них не больно-то верят, но пользуются — просто потому, что ими напичканы все научные труды… А все же бывает, что они наводят тебя на неожиданный след… И не похоже, что для тебя годится тест Мира… Помнишь такой? Или забыл?
Должно быть, мы оба со стороны выглядим довольно глупо… Прошу тебя — проведи на листе бумаги линии: сверху вниз, снизу вверх, слева направо, в обратном направлении — сначала с открытыми глазами, потом с закрытыми… Предполагается, что при сравнении этих линий выявляют эгоципетную тенденцию пациента, благодаря чему можно определить степень его агрессивности… Ты как — агрессивен?
Он засмеялся и отхлебнул пива:
— Видишь ли, беда с людьми вроде тебя — слишком вы много знаете, с вами все тесты идут насмарку. Если я ставлю вопрос — ты ясно видишь, какие умозаключения я могу вывести из твоего ответа. Что, разве не так?
— Разумеется, так.
— Следовательно, ты постараешься дать такой ответ, чтобы я вывел нужное тебе заключение. Тебе в твоей специальности везет куда больше. Даже если женщины пытаются тебе лгать, ты располагаешь конкретными доказательствами.
— Бывает, что они обманывают и меня.
— Ну, разве что ненадолго. Я колеблюсь между двумя советами, которые мне хочется тебе дать, хотя знаю заранее, что ты не примешь ни тот ни другой.
— Все равно, говори.
Теперь Шабо уверился, что его друг ничего не понял.
Он думает, что это обычный случай, который со временем можно излечить. Ему даже в голову не приходит, что через несколько часов наступит кризис.
— Первый совет. Завтра же утром ты садишься в поезд или в самолет, предпочтительнее — с хорошенькой женщиной, и проводишь несколько недель где угодно — в Венеции, в Неаполе, в Испании или в Китае. Сам выберешь, какой климат тебе больше нравится. Никому не даешь адреса. В общем, устраиваешься так, чтобы тебя оставили в покое. Ну, конечно, ты на это не пойдешь. Я уже привык к таким, как ты. Никогда еще не встречал человека, который может допустить, что без него обойдутся, что его присутствие не такая уж необходимость и что от его отъезда не перевернется мир. Ты ведь из таких, верно?
— Почти угадал.
— Итак — второй совет. Завтра с утра ты приходишь ко мне на работу, и мы делаем серию анализов, рентгеноскопии, тестов, всей этой ерундистики.
После чего, когда ты совершенно успокоишься, ты будешь заходить ко мне сюда просто поболтать с глазу на глаз, два-три раза в неделю, как это было с твоей дочкой. Или для этого ты вряд ли найдешь время?
Тон его голоса изменился, как изменилось выражение глаз за толстыми стеклами. Если с виду он по-прежнему остался участливым, славным парнем, немного скептиком, то теперь в нем чувствовался как бы настоятельный призыв и молчаливое обещание, что он все поймет и все примет.
— Не отвечай сразу… Ты нуждаешься в незамедлительном отдыхе — это просто бросается в глаза, и сколько бы я ни повторял одно и то же, вряд ли для тебя в этом будет что-то новое… А вот насколько это серьезно…
Пока, думаю, причин для опасений нет, хотя мне нужно узнать о тебе немного больше…
А как бы он заговорил, если бы знал, что у Шабо в кармане пистолет?
Отпустил бы он его с такой легкостью? Он даже не попытался удержать его.
Может, он и хотел расспросить Шабо поподробнее. Но, будучи другом и коллегой, не решился настаивать.
Когда Шабо встал, Барнакль спросил:
— Ты на машине?
— Нет.
— Я вызову такси.
— Поймаю на улице.
— В этот час они ходят редко.
Он решил вызвать такси по телефону, а это означало, что он не так уж спокоен за друга.
— Может, ты согласишься переночевать? — он указал на кушетку для пациентов.
Было «горячо», как говорят дети в известной игре. Еще несколько вопросов, несколько ответов — пусть самых осмотрительных, — и Барнакль не отпустит его.
Но Шабо еще чувствовал себя в силах вести тонкую игру; естественным жестом он закурил сигарету и непринужденно спросил, пока друг у телефона ждал ответа:
— Все еще не женат?
— И никогда не женюсь!
— Ты не переменился…
— Ну, разве что в этом… — Он провел рукой по голому черепу, покрытому коричневыми пятнами. — И в этом… — Он похлопал себя по выступающему животу. — Алло! Вы можете прислать такси на угол улицы Коленкур и Местр? Минутку… Ты поедешь прямо к себе? Ты по-прежнему живешь в Отейле?
Шабо солгал, сказав «да», и при этом испытал утонченную радость, что обманывает старого друга. В сущности, мысль посетить Барнакля — почти гениальная, заключительное звено в длинной цепи свидетельств. А что может быть сенсационнее, чем свидетельство психиатра? Он внутренне расхохотался.
— Что это тебя так развеселило? — спросил Барнакль, заметив, что Шабо улыбнулся.
— Так, ничего… Вспомнилось…
Он испугался, что чуть не выдал себя, потому что Барнакль нахмурился.
Чтобы как-то объяснить свое неожиданное веселье, он тут же нашелся:
— Я подумал о двух женщинах, которых только что встретил у своего шурина, это две американки, мать и дочь… Впрочем, долго рассказывать, а тебя, я думаю, ждут…
Он поспешил уйти, он не был уверен, что не проговорится. Его так и подмывало бросить Барнаклю вызов, сказать слишком много, но все же недостаточно для разгадки — пусть его мечется от одного решения к другому.
Он чуть было не ввязался в опасную игру, причем с таким человеком, которому хватило бы обмолвки, даже взгляда… Поэтому он избегал смотреть на него.
— Зайду на днях, если только мои пациентки не пустятся наперебой рожать…
— Я всегда дома после полудня и почти всегда — вечерами.
Дверь была открыта. Рука потянулась к кнопке лифта.
Он мог еще рассказать. Потом все будет кончено. Он будет предоставлен самому себе. И ничто больше ему не поможет. Он понимал это и жалел себя.