По долгу любви
Шрифт:
– Что-то случилось?
– Я устал болтать и дурачиться, как будто мне только этого и надо. Ты понимаешь, что не так нам следует расстаться. Я хочу забрать с собой другое воспоминание о тебе. И ты должна остаться с другим воспоминанием обо мне. Тогда у меня будет уверенность, что ты меня ждешь, – горячо произнес он.
– Прости меня, – опустила голову Никки.
– Простить? – непонимающе переспросил он и рассмеялся. – Это абсурд. Ты понимаешь? Это единственное, что нам остается. Если это не произойдет, последних шести
Никки облокотилась о перила на берегу пруда городского ботанического сада и посмотрела на красивого селезня. Потом перевела лукавый взгляд на Массимо и процитировала надпись на предупреждающей табличке:
– Кормить птиц запрещается!
– Чем это чревато? – поинтересовался Массимо, спрашивая о своем.
– Не стоит обнадеживать птицу, если не собираешься взять на себя ответственность за ее жизнь. А может быть, просто оттого, что уткам вредны эклеры, пончики и хот-доги, – предположила девушка, вновь повернувшись к приглянувшемуся селезню.
Массимо молча наблюдал ее спокойный профиль. Он в тысячный раз изучал этот благородный абрис теперь уже любимого лица. Обняв Никки за плечи, он рывком повернул ее к себе, прижал к груди и неистово поцеловал.
Его прежде нежные губы стали жгучими, взволнованными, порывистыми и ненасытными. Исступление долгого поцелуя напугало Никки. Она отстранилась от него.
– Откуда этот холод? Ты не веришь, что я вернусь к тебе? – прямо спросил он, заглянув любимой в глаза.
– А ты сам в это веришь? – металлически холодным тоном спросила его Никки.
– Если бы я видел в тебе девочку на одну ночь, то не играл бы в игры застенчивых подростков все эти дни, – раздраженно процедил он.
– Значит, ты признаешь, что играл в игры?
– По твоим правилам, милая, – согласился он. – Если бы правила диктовал я, ты стала бы моей уже на третьем свидании.
– Это означает только то, что я дважды израсходовала лимит, – шутливо констатировала Никки. – Очень жаль, – наигранно тяжело вздохнула она.
– Это потому, что ты девственница? – придумал объяснение ее зажатости Массимо.
– Нет, – рассмеялась Никки. – У меня уже был кошмарный опыт совокупления, – дерзко призналась она.
– Насилие? – опасливо произнес Массимо.
– Иногда сложно провести грань между добровольным и принудительным сексом.
– Остался осадок? – вкрадчиво поинтересовался мужчина.
– Осталось недоумение.
– Я умею доставить удовольствие женщине, – хвастливо заверил ее Массимо.
– А я в этом нисколько не сомневаюсь.
– Одна ночь… Умоляю тебя всего об одной ночи! И ты поймешь, что мне можно верить, – шептал он, прижавшись к ее щеке. – Одна незабываемая ночь…
Никки не отвечала.
Она позволила ему отвести ее в отель. Они поужинали в его ресторане. Каждый раз, когда их взгляды встречались, оба понимали – она с ужасом, а он с восторгом, – что близости не избежать.
Стоя в лифте и мысленно считая этажи, Никки наблюдала его предельную серьезность и сосредоточенность. Сама же была кротка и бессловесна.
Закрыв за собой двери номера, Массимо, впиваясь жадными губами в ее шею, бормотал:
– Я думал, что смогу остановиться, поостыть, оторваться от тебя до возвращения, чтобы уже тогда… потом не отпускать тебя ни на шаг. Но я не в состоянии. Я пламенею изнутри. Надеюсь, и ты тоже.
– Я безумно этого хочу, – загорелась от его пылкости Никки.
– Это действительно так?
– Да! Да… не позволяй мне остановиться.
– А у тебя есть хоть одно сомнение? Тогда повременим. Мне не нужны жертвы, – опомнился Массимо. – Я смогу сдержать себя…
– Это не жертвы, желанный. Это дар, – прильнула к нему Никки.
– Тогда пути назад нет. Я хочу, чтобы ты понимала это, – твердо предупредил он и повторил: – Пути назад нет.
– Я не отступлюсь…
Массимо раздел ее, разделся сам. Их губы не разлеплялись, их тела не размыкались всю ночь. Большая кровать дорогого номера была мала этим любовникам. Искушения и соблазны утопали в их открытости. Запреты остались за порогом.
Они упивались солоноватой влагой кожи и насыщались жаром тел. Нежность ласк сменялась дикостью, неистовства – отдохновением, они ходили по кругам жаркого рая, пока не блеснул рассвет.
– Ты понимаешь, что произошло? – шепнул он под утро, вдыхая аромат ее белокурых локонов.
– Что?
– Я влюбился! – взревел он, выгнув сильную грудь. – Я обезумел от любви к тебе!
Никки не думала о любви. Для нее влюбленность закончилась на пороге этого номера. Его взлет стал для нее падением. Она принесла ему в дар то, чем к полудню станет владеть другой…
И она была уже готова возненавидеть Массимо за то, что он совершил в следующую минуту.
– У меня для тебя кое-что есть, – сказал он и порылся в кармане брошенного на пол пиджака.
– Что это? – спросила она, когда в ее руке оказалась маленькая бархатная коробочка.
– Это то, с чем ты непременно меня дождешься. Ну, открывай же, не тяни, – задыхался он от сладкого предвкушения. – Надевай, – торопил он опешившую девушку.
И Никки возненавидела их обоих. Она ненавидела весь свет и проклинала уходящую ночь и грядущую субботу, когда ей придется надеть совсем другое кольцо. Когда Джозеф Ферлиани скрепит их союз тщеславия и корысти своим супружеским обетом и потребует того же от нее.
– Обещай, что станешь моей навсегда. Пусть тебя не смущает спешка. Все эти условности годятся только для простых смертных. У нас с тобой все иначе. Ты же чувствуешь это! – клокотал счастьем Массимо. – Почему ты молчишь?
– Неожиданно. Понимаешь?
– Я сам этого не ожидал. Купил утром по зову сердца. Такое наитие не может быть напрасным. Ты не согласна?
– Не заставляй меня ни о чем говорить, – с комом в горле попросила Никки и скрыла покрывалом свою наготу от любимого.
– Ты права, Я не вправе требовать немедленного ответа, – опомнился от экзальтации Массимо. – Ты должна обсудить это со своей семьей. Я все понимаю.