По дороге в Дамаск
Шрифт:
Полотняный мешок с него сняли не сразу. Кто то из конвоиров вполголоса предупредил, что им предстоит спуститься по ступенькам. Козак даже пересчитал их - четырнадцать. Затем его провели по какому то коридору, в котором гулко отдавались их шаги.
Провернулся ключ в замке, скрипнула проржавевшими петлями дверь. С Козака наконец сняли полотняный мешок, и, втолкнув в тюремного вида помещение, где уже находилась его подруга по несчастью, заперли за ним дверь.
Козак, забросив руки за спину, продолжал мерить камеру шагами.
А что еще ему остается делать?
Спать - или пытаться спать - как это делает Джейн?
У него не получается: стоит закрыть глаза, и тут же возникают, всплывая из темных глубин подсознания, картинки пережитого или недавно виденного...
Да и не очень комфортно лежать или даже просто сидеть на твердом, отполированном телами десятков или сотен предыдущих постояльцев деревянном ложе... "Свой" поролоновый матрас он отдал женщине, как и тонкое суконное одеяло. Однако Джейн не только не поблагодарила сокамерника за проявленную заботу, но и восприняла его жест как нечто "само собой разумеющееся".
Дверь толстая, крепкая; она снабжена "глазком", как и большинство подобных тюремных дверей во всем мире. Примерно раз в час в коридоре раздаются шаги; охранник на несколько секунд прикипает к "глазку", потом - уходит.
Стены камеры от пола и почти до потолка испещрены нацарапанными либо сделанными углем надписями. Большинство из них на турецком - T"urk dili. Встречаются арабская вязь и надписи на английском. И даже на языке родных осин сыскалось пару реплик: матерного свойства.
Есть и настенные рисунки, поверх которых и рядом с которыми нацарапаны разного рода комментарии. В основном они похабного содержания: изображенные в разных ракурсах и с разной степенью похожести мужские и женские гениталии, а также сцены полового акта.
– Джейн, вы знаете турецкий?
Козак, услышав хриплый голос, - удивился: неужели это его собственный голос. Прокашляв горло, он повторил вопрос.
Сокамерница лежала на своем топчане, свернувшись калачиком, лицом к стене. Она с головой накрылась одеялом; второе одеяло, взятое у Козака, она постелила поверх матрасов, использовав его в качестве простыни.
Какое то время Джейн не отвечала. Но затем, повернувшись на спину и приподняв голову, что то буркнула на одном из иностранных наречий.
– Вы что то сказали?
– Я сказала - отвали.
– Да я и не пристаю к вам, - процедил Иван.
– Очень нужно.
– А зачем вопросы задаете?
Она отбросила одеяло. Села на топчане, подобрав под себя босые ноги. Стала внимательно рассматривать собственную руку, то сжимая ее в кулачок, то растопыривая пальцы.
Тяжело вздохнув, сказала:
– Я вся чешусь. Мне кажется, что у меня - чесотка. И эти... вши! С трудом сдерживаюсь, чтобы не расчесать себя до крови...
– Это от нервов, Джейн.
– Сплошная антисанитария! Представьте, сколько разных паразитов обитает в таком вот одеяле!
– она брезгливо коснулась края коричневато серого сукна.
– Я уже не говорю про тот зверинец, в котором нас держали, пока не привезли сюда.
– Зато мы живы, Джейн, - Козак развернулся у стены и отправился в обратное путешествие к двери.
– Судя по запахам, эта камера была продезинфицирована, как и эти... гм... постельные принадлежности.
– А зачем вам понадобилось знание турецкого?
– после паузы спросила она.
– Для того, чтобы прочесть эти вот надписи, которыми исписаны стены?.. Вы ведь, кажется, проходили учебный курс в одном из турецких лагерей?
– Я вижу, Джейн, вы знакомы с моей служебной анкетой.
– Полагаю, смысл большинства этих выражений вам должен быть понятен.
– Это что то вроде местной гауптвахты, - сказал Козак, проходя в очередной раз мимо нее.
– Ну... или военной тюрьмы... Я то о другом спрашивал. О тех надписях, что имелись на придорожных щитах и вывесках... Может, что то интересное заметили?
– Это до того, как нам мешки на головы насунули?
– Да. Я спрашиваю, что вы видели по дороге сюда.
– Двух охранников... Ну и рожи!
– Я не про них. Про то, что вы могли разглядеть за окнами фургона и в лобовое стекло.
– Вывески самые обычные - кебабницы, автозаправки, придорожные кафе и небольшие мотели... Ах да, - Джейн, посмотрев на ногти, горестно покачала головой.
– Ужас... на кого я похожа?!
– Вы сказали - "ах да", - напомнил Иван.
– Я видела указатель... дорожный указатель, на котором было написано название местного крупного города и расстояние до него.
– Что за город?
Джейн, как то оценивающе посмотрев на него, спросила:
– А почему я должна вам говорить?
– Можете не говорить, - равнодушно произнес Иван.
– Хотя это глупо, Джейн, вести себя так, как вы ведете! Я пытаюсь придумать, как нас вытащить отсюда...
В ее глазах, оттененных темными тенями, проскользнуло наконец нечто человеческое; какое то живое выражение возникло на ее лице, появился какой то интерес.
– У вас уже есть план ?
– Пытаюсь что то придумать, - понизив голос, сказал Козак.
– Но мне важно понять, где именно мы сейчас находимся.
– Вы можете не бродить туда сюда?! Сядьте...пожалуйста. Очень, очень раздражает эта ваша ходьба!..
Иван уселся на свой топчан. Джейн, уставившись на него, медленно, почти чеканя слова, сказала:
– Вы сильный, надежный человек и хороший товарищ. Я - слабая женщина. Что я могу? Ни че го. Поэтому вся надежда, Иван, на вас.
Козак криво усмехнулся.
– Вы не так давно предлагали одному нашему общему знакомому убить меня. Причем - "немедленно". Мне даже показалось, что вы были в этот момент очень искренни.