По другую сторону тепла

Friyana

И тут же снова забыл, как это делается — как только наткнулся на тяжелый, пронзительный взгляд блеклых старческих глаз Дамблдора.

Он умирал — это было очевидно. По разодранному в клочья магическому полю — сейчас Гарри видел его вполне отчетливо, почти как стихийные щиты во время битвы у других магов. И по бьющей вверх чуть ли не фонтаном сквозь дыры жизненной силе старика — поток не иссякал, хотя с четверть часа с момента фатального удара прошло уже точно. Ему абсолютно и однозначно уже ничем нельзя было помочь.

Вот только не было на его лице ни печали, ни отчаяния, ни какой-нибудь еще «невыразимой тоски», которая, как почему-то думал Гарри, должна проступать на лицах умирающих, если они успевают осознать

собственную смерть. Дамблдор смотрел так, как смотрит человек, дело всей жизни которого благополучно передано в надежные руки, все цели достигнуты, а жертвы — оправданны. Так, как смотрят ведущие авроры на поле боя, сдавая полномочия младшему по званию, понимая, что дожить до победы не получилось совсем чуть-чуть. Настолько чуть-чуть, что умирать уже даже не жалко. И не страшно.

А еще — он смотрел, извиняясь. И эта крошечная тень так не свойственного Дамблдору смущенного, почти жалкого признания вины добила Гарри окончательно.

— Да что тут у вас произошло… — бессильно прошептал он, склоняясь к лицу бывшего учителя.

И провалился в светлые голубые глаза, на бесконечные секунды забыв о том, кто он и где он, проникая в сознание Альбуса Дамблдора одним рывком, забираясь так глубоко, насколько казалось возможным.

А потом — еще чуть-чуть, пока не стало перехватывать дыхание.

…Как нелегко, как непросто было все эти годы вести нужную линию, понимая, что конечный успех целиком и полностью будет зависеть от действий взбалмошного и практически неуправляемого мальчишки — от его готовности принести себя в жертву, от его нацеленности на правильный результат! Как не хотелось соглашаться с тем, что весь разум и опыт стратега должен направляться на тонкое, осторожное воспитание не самого покладистого в мире ребенка — цена ошибки была слишком велика, чтобы рискнуть позволить Магическому Миру потерять собственную суть, сложив голову перед выскочкой, набравшимся больших сил, чем позволено человеку.

Долгие годы все складывалось почти легко, если смотреть со стороны, и невыносимо, титанически тяжело — если прислушаться к уставшему старику, вынужденному оставаться на посту директора Хогвартса. Мальчик требовал неусыпного контроля и постоянного подталкивания, он увлекался не тем и совался не в то, и можно было поседеть вторично, вытаскивая его из переделок, прикрывая шалости — и при этом умудряясь не разбаловать.

Одни нужные люди становились ему врагами, другие — друзьями, третьи — соперниками, и только дурак мог подумать, что эти места распределялись случайно. Нет, подбирать конкретных персонажей не приходилось, но надо было постоянно присматриваться, одобрять или не одобрять, приближать или отдалять кого-то — о, чего стоила одна история с Сириусом Блэком! Несчастный имел бы куда больше шансов на приличную жизнь после Азкабана, не окажись он крестным отцом Гарри Поттера.

Не то чтобы в силах Дамблдора было вернуть ему легальное положение, не напрягаясь. Но, напрягаясь, сделать это было вполне возможно. Однако — мальчик и без того с трудом поддавался контролю, и единственное, на что всегда мог уповать Альбус — на свой непогрешимый авторитет в его глазах. Никто не должен был претендовать на эту роль. Никто не мог посягнуть на право быть аналогичным авторитетом, по крайней мере — не в том сложном подростковом возрасте, в каком на тот момент пребывал Гарри.

Сириус Блэк сам по себе был будто бы олицетворением темной сущности мальчика, той самой, с которой Дамблдору регулярно приходилось справляться, заставляя Гарри выбирать то чувство вины, то гордыню, то самопожертвование, лишь бы не дать ему скатиться в непокорное, не подвластное никому спокойное чувство собственного достоинства. Тот, от кого зависит судьба Магического Мира, не имеет права быть неуправляемым, а человек, абсолютно уверенный в себе — неуправляем.

Гарри был слишком молод, слишком горяч и порывист, слишком

упрям и взбалмошен, чтобы доверить ему самостоятельный выбор. В любом случае, когда человек выбирает сам, всегда приходится опасаться, что в нужный момент он изволит передумать. Чересчур многое было поставлено на карту, чтобы рисковать так сильно. Дамблдору было не в чем себя винить.

Даже то, что, в конце концов, Блэк все же погиб спустя два года, так или иначе получилось вывернуть на пользу делу. Гарри воспылал такой яростной жаждой мести, он излучал такой гнев и такое отчаянное желание бороться, что первой мыслью Дамблдора при взгляде на него было — как же жаль, что Блэк умер сейчас, а не на пару лет попозже! Гарри был совершенно не готов сражаться, и это стало первой ласточкой грядущих сложностей — в то непростое лето после пятого года обучения Поттера Дамблдор всерьез начал побаиваться, что мальчик перегорит.

Направить его энергию в мирное русло худо-бедно получилось, но в последний год все посыпалось, как снежный ком. Гарри был так одинок и так привязчив, что смерть всех, кого он знал, воспринималась им как личное оскорбление. Он свыкся с мыслью, что должен защитить каждого, он был готов — как ему казалось — заслонить своей грудью любого, кто в этом нуждался, и совершенно не понимал, что против Темного Лорда он пока еще — никто. Он слишком привык уповать на собственное безрассудство и удачу, и, возможно, отчасти в этом был промах Дамблдора как воспитателя — мальчик вырос с мыслью, что из любой переделки можно выпутаться. Он просто не понимал, что так же смертен, как и все остальные.

Увидев его пылающий почти открытой ненавистью взгляд сразу после смерти Виктора Крама, Дамблдор осознал пугающую в своей простоте вещь: минус еще один человек — минус Гарри Поттер. Альбус не был в силах остановить войну, но он знал — стоит выпустить Гарри из школы, и Магический Мир останется даже без призрачной надежды. Если защитить мальчишку можно было, только спрятав от не устраивающей его реальности, то Дамблдор выбрал ложь. Вряд ли, собственно, и было, из чего выбирать.

Гарри отдалялся от него все сильнее, но в то время это Дамблдора почти не волновало. Сам факт того, что Поттер все еще жив, пока значил больше, чем все его подростковые переживания. Плохо это или хорошо, этично или нет, нравственно или безнравственно — но тот, на чьи плечи возложена ответственность за убийство Тома Риддла, не имел права выбирать собственный путь. А тот печальный факт, что Гарри был всего лишь подростком с не самой устойчивой психикой, оставался просто печальным фактом. Если бы у Дамблдора была хоть малейшая возможность переиграть пророчество и разобраться с Томом самостоятельно, освободив Поттера от непрошенной роли, он сделал бы это, не задумываясь. Но возможности не было, и рассуждать об этике не имело смысла — если это должен сделать Гарри, то Гарри это сделает, даже если ради этого Альбусу Дамблдору придется умереть. Он, в отличие от мальчика, прекрасно понимал цену чужим жизням — возможно, потому, что сам не раз разменивал их друг на друга и расплачивался одними за другие.

Только подростки с их юношеским максимализмом могут возмущенно кричать, что жизнь бесценна. Цена есть у каждого человека, и упаси Мерлин этих юнцов когда-нибудь понять это настолько, что научиться платить более дешевыми за более дорогих.

Но — юнцы были нужны, они горели праведным гневом, они рвались грудью под палочки, и, если им так хотелось чувствовать себя героями, то Дамблдор был только «за». Не так сложно создать видимость значимости для людей, которые еще не в состоянии осознать, что такое значимость на самом деле. Их пускали на собрания Ордена Феникса, им доверяли информацию, с ними советовались — и не важно, что реально они не делали ничего и не знали толком ни о чем, главным оставался тот факт, что они были преданы нужной стороне. А все остальное не имело значения.