По дуге большого круга
Шрифт:
«Записку не написал, — подумал капитан. — Ладно, позвоню с вокзала…»
Он купил в киоске газету, пробежал первую страницу, свернул газету, сунул в карман и закурил.
Едва Волков сделал пару затяжек, засвистела электричка, подвалила к перрону и распахнула зашипевшие двери.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Впервые его увидели у Бергена норвежские рыбаки.
Случилось это в 1776 году, и Короля приняли за морского змея.
И немудрено. Никогда раньше не встречали люди Сельдяного короля. Необыкновенная, диковинная рыба с тонким, сжатым с боков телом длиною в шесть метров, серебряной мантией из мелких чешуек, лазоревым плавником на спине и головой, вовсе человеческой в профиль, увенчанной веером-короной.
Старые капитаны рассказывали мне, что шествует Король во главе косяков сельди. Рассказывали об океанской диковине многие, но рыбаки — не охотники, и никто не сказал мне, что видел Сельдяного короля на палубе своего траулера. И когда вдруг понял, что должен навсегда уехать из Калининграда, то решил по совету Володи Павловского отправиться в Мурманск. Я надеялся найти там забвение, душевный покой, и далеко-далеко, едва ли не в подсознании, маячила светлая мысль о необходимости поймать рыбацкую Жар-птицу, встретиться с Сельдяным королем.
И вот уже несколько лет работаю в Мурманском тралфлоте, дважды в год выхожу из Кольского залива, чтоб из конца в конец бороздить Mare tenebrosum — Атлантический океан.
Только не нашел я до сих пор Сельдяного короля, не скрестились наши пути. Да и то сказать — мало что осталось от его королевства… Но я жил и трудился среди людей, тех, кто ежедневно встречается с его подданными и доставляет их на праздничный стол оставшимся на берегу. Обыкновенная соленая селедка, приправленная луком, подсолнечным маслом и горошком, так хорошо идет она и с жареной, и с отварной картошкой…
Вспомните иногда за праздничным столом и о них, рыбаках, уходящих на сотню и более суток в холодное и неуютное море. Эти люди не кичатся необыкновенным трудом, но заслужили особое уважение. Пусть говорят иные, что заработок заставил рыбаков бросить дом на берегу и обречь себя на добровольное изгнание в океан. Все это так. Человеку нужен кусок хлеба с достаточным слоем масла на нем. Все это так… Только не хлебом единым жив человек. У каждого уходящего в море есть собственный Сельдяной король.
Мне, увы, пока не везло, не встретил Сельдяного короля. Ну что ж, пусть здравствует Король!
…Мы сидели в «Дарах моря». Когда-то учились с этим парнем вместе в мореходке. Потом Борис распределился в Мурманск да так и остался здесь навсегда. В Заполярье женился, завел двух отличных парнишек, был я у него дома. Теплый, сердечный дом.
— К черту Баренца, — сказал Борис. — Я открыл это море в тридцатый раз.
— Выпей кофе, мастер! — сказал старший механик и придвинул ему чашку с остывшим напитком.
— Погоди, дед, я с ним закончу…
Борис опустил мне руку на плечо.
— Ты, Волков, чудак, — сказал он неожиданно трезвым голосом. — Вот я снова пришел, а ты уходишь… Только ничего и в этот раз в океане не видел — одна вода. «Вода-вода, кругом вода…» Правильная песня. И ничего, кроме воды. Никаких Королей там нету. Ты гоняешься за привидением. Не находишь, что это пошло?
— Не понял тебя, Боб.
— Ну то, что ничего другого, кроме воды, в Атлантике нет. Вода… И немного рыбы. Чуть-чуть… Как крупинок в баланде, какую нам давали во время войны для укрепления здоровья. Ты помнишь баланду, Волков?
— Помню, Боб, помню.
— А теперь мои салажата нос воротят от доброй пищи, и Зинка им особо харч готовит. Отцу одно, а им другое… Ты можешь это понять, мой старый мореходский друг?
Я пожал плечами.
— Не можешь… Я тоже. А в океане — вода. И наплевать мне на королей. Все это бредни поморов-трескоедов. Они до сих пор рыбьи кости за борт бросают, верят, что съеденная рыба вернется к ним с новым мясом. Чудики, а?
— Погоди, Семеныч, — остановил своего капитана дед. — Кончай травить… Ведь я сам архангелогородский…
— А, так ты тоже трескоед! То-то удивляюсь: с чего я в тебя, «дедуля», такой влюбленный?! Ладно, извини, ежели что не так. Это я кореша старого вразумляю. Король, король… План надо делать, Игорек. А главное — бабы у тебя до сих пор нет. Не мотай головой! Нету… По глазам вижу. Ладно, буду двигать к родному причалу, пора уже. Нельзя жену обижать, верно, Волков? Они и так судьбой обижены, рыбацкие наши жены. Какие б ни были мы герои в океане, каких бы звезд ни вешали нам за рыбу на грудь, а личный, мужской, план не выполнить нам до гробовой доски. В вечном долгу мы перед женами, Волков.
…Вчера меня пригласили в ПИНРО — Полярный институт рыбного хозяйства и океанографии. На моем траулере пойдет в море экспедиция. Заместитель директора по науке захотел познакомиться со мной, обговорить некоторые детали. В конце разговора я спросил о Сельдяном короле.
— Слыхал о таком, — ответил ученый. — И кажется, он есть в нашем ихтиологическом музее. Прошлым летом, помню, Короля привезла экспедиция Ненахова.
Он пригласил этого самого Ненахова, и тот подтвердил, что Сельдяного короля самолично сдал в музей.
Втроем мы отправились туда. Каких там только рыб я не увидел! И двухметровая треска, под стать ей ростом морской окунь («Ему сто пятьдесят лет», — заметил Ненахов), рыба-капитан, сабля, аргентина, морской угорь, нототения… Одним словом, музей.
Смотрительница его смутилась, когда научный заместитель спросил о Короле.
— Помните, я привозил такую рыбу с моря, — сказал Ненахов.
— Помню, конечно…
— Так где же она?
— Вы же знаете, Виктор Васильевич, что у нас посуды не хватает… Новые образцы промысловых рыб некуда определять. Мы, значит, и того… Выбросили Короля. Он уже портиться начал.