По экрану памяти: Воспоминания о Второй Колымской экспедиции, 1930—1931 гг.
Шрифт:
Мои слушатели молчали: то ли их удовлетворило объяснение, то ли они раздумывали в сомнении.
— Мне представляется, что сначала уровень моря был значительно выше, — продолжал я, вдохновленный вниманием. — Затем происходило его поэтапное опускание или поднятие земной коры. Лучшим уровнем наиболее высокого стояния прошлого моря, по-моему, и являются вершины гребней с кекурами, как и высота шельфоподобных равнин. Кстати, и на левой стороне Марчеканской долины равнина со слабым наклоном и скалистым останцем на ее поверхности — тоже, возможно, склон шельфа. Ведь похоже? — спросил я, когда все повернулись туда.
— Какое-то внешнее сходство, конечно, есть, — почти одновременно отозвались Вознесенский и Новиков.
— По измерениям Гидрографической экспедиции высота гребней с кекурами около четырехсот двадцати пяти — четырехсот пятидесяти футов. Или, переведя в метры, около 130–140 метров. И если мои предположения близки к действительности, тогда раньше море покрывало большую по сравнению с современной площадь побережья. В этом случае полуостров Старицкого был в то время скалистым островом, и вокруг него накапливались отложения прибойных зон — валунов, галечников, глыб, смешанных иногда с песками. А в защищенном от штормов, относительно глубоком желобе пролива отлагались сначала донные тонкие осадки — илы, глины, которые по мере его обмеления сменялись преимущественно песками. При дальнейшем отступании моря Нагаево-Магаданский и Дукчинский проливы обмелели, обнажился и остров Старицкого, превратившись в часть материка — полуостров. С двух сторон от него сохранились современные бухты Нагаева, Гертнера и Скрытая. Вот такова, мне думается, схема истории образования современного рельефа, составленная на основании исследований летом 1928 года…
Тут мы обратили внимание, что приготовления к разгрузке почти закончились. Уже спустили на воду баржи, начали открывать трюмы, а от берега отошла лодка. Все сразу заволновались, заспешили. Наконец началась разгрузка. Участники экспедиции со всем снаряжением и лошадьми без каких-либо происшествий были выгружены с парохода на берег.
Весь день до предела был занят размещением, устройством, перетаскиванием с берега наскоро выгруженного имущества в безопасное от приливов место, его сортировкой, укрытием. Настроение у всех участников было приподнятое. Работали на редкость дружно, энергично. Особенно много хлопот было в этот день у нашего завхоза Горанского. Он организовал кухню, столовую, выделил поварих, подсобных рабочих, снабдил всем необходимым конюхов и отправил в долину Магаданки для отдыха и откормки лошадей. Провожал их туда по моей просьбе Степан Степанович Дураков, который встретил нас в бухте Нагаева.
За день на берегу вырос небольшой палаточный городок, где разместился весь состав экспедиции, за исключением рабочих, ушедших с лошадьми, да нескольких сотрудников, которые поселились в помещениях Культбазы. Большая брезентовая палатка стала /временным складом. Общая столовая была организована под тентом. Рядом, под меньшим тентом, соорудили кухню.
Не обошлось и без некоторых казусов.
— Валентин Александрович! — обратился ко мне с очень озабоченным видом Горанский. — Как же нам организовать доставку воды для обеда? Ни телеги, ни бочки у нас нет, а ходить пешком с ведрами за два километра далеко, да и долго.
— Почему за два километра? — недоуменно спросил я. — Вон в той ложбинке, около домика ветеринарного пункта, есть колодец, из которого все берут воду.
— Это совсем другое дело! — воскликнул Леонид Александрович. — А то меня совсем напугали.
Оказалось, что посланного им за водой рабочего кто-то из- жителей направил на Марчекан. И он так долго не возвращался, что повариха забеспокоилась, успеет ли приготовить обед вовремя.
— А вообще, Леонид Александрович, одного колодца мало, — сказал я Горанскому. — Воду из него мы вычерпаем быстро, а накапливаться в нем она будет медленно. Потому, возможно, придется воду брать из родничков, что сочатся из берегового обрыва. Ими мы пользовались в 1928 году.
Позднее мы действительно осмотрели выход прослойки песка над слегка наклонным пластом глины, через который в нескольких местах сильно сочилась вода. И мы решили сделать углубления в глине, а может быть, и желобки, чтобы в них накапливалась вода.
— А можно ли ее пить, слой-то темный? — усомнился Горанский.
Я наполнил горсть и выпил. Вода была холодной, вкусной, лишь слегка имела привкус железа.
— Темно-коричневый цвет придают песку, вероятно, древние остатки водорослей. А вода, как видите, прозрачная.
После того как мы произвели расчистку слоя и сделали углубления, этой водой стали пользоваться и все жители поселка.
К/концу дня я успел зайти к секретарю объединенной парторганизации Александру Михайловичу Пачколину, чтобы проинформировать его об экспедиции, а также посетил администрацию и врача Культбазы, с которыми познакомился еще осенью 1929 года при возвращении Первой Колымской экспедиции в Ленинград.
Только поздно вечером были закончены самые неотложные дела. Чувствовалось общее утомление. На берегу наступила относительная тишина. Даже за ужином не было обычного оживления. После ужина скоро и вовсе все угомонились, разбрелись по местам в полупрозрачные бязевые и парусиновые палатки. Только несколько молодых рабочих под предводительством Каузова и Морозова отправились осматривать поселок и знакомиться с его жителями.
Проходя мимо палаток, я с удовлетворением отметил, что поработали все хорошо, успели сделать за день все необходимое. Я зашел к Горанскому: нужно было подвести итоги сделанному, обсудить дела и планы на завтра. Разошлись мы только за полночь…
В последующие дни происходило обживание временной базы экспедиции в бухте Нагаева: кухню, столовую, жилые палатки оборудовали простейшей мебелью, посудой и другими принадлежностями быта в стационарных условиях. Одновременно строился временный склад для грузов, а в долине реки Марчекан соорудили прочную непромокаемую землянку для храпения аммонала, небольшой складик для капсулей и бикфордова шнура, установили палатку для охраны.
Выезд геологических партий задерживался из-за необходимости дать отдых лошадям и подкормит^ их перед дальними маршрутами, а также из-за отсутствия вьючных седел, которые не удалось приобрести #и в Ленинграде, ни в Сибири и теперь предстояло по нашему заказу изготовить местному населению.
Мы с геологами решили осмотреть окрестности\ бухты Нагаева, чтобы ознакомиться с ее геологическим строением. Но главная цель этих выходов заключалась в том, чтобы обучить геологов искусству промывки проб из речных наносов и осадочной толщи в береговом обрыве при помощи лотка. Обучение проводилось под руководством опытных промывальщиков. Вместо золота в отмываемой тяжелой части шлиха оставалось много мелких зерен магнетита (магнитного железняка). Кроме того, мы подбрасывали в пробу мелкие дробинки. В задачу входило не смыть зерна магнетита и все подброшенные дробинки сохранить в лотке. Для геологов это было ново. Все" приемы они проделывали старательно, даже с большим рвением, пока не приобрели достаточные навыки. Особенно скрупулезно изучал тонкости промывок Сергей Владимирович Новиков.
Погода благоприятствовала нам. Установились на редкость солнечные, по-летнему теплые дни и прозрачные белые ночи. Вокруг буйствовала зелень свежей листвы ивы, тополей и молодой хвои лиственницы. На склонах гор расцвели крупные колокольчики рододендрона. Синева чистого высокого неба отражалась в спокойной глади морской воды. В задорный крик чаек вплеталась нежная песня синиц и зябликов. К вечеру легкий ветерок приносил с гор к берегам бухты волнующий настой леса, смешанный со специфическим запахом свежести морской воды. Когда мы возвращались из дальних маршрутов, день уступал место белой ночи с ее необыкновенными, чарующими красками. На землю опускалась тишина.