По грехам нашим. В лето 6731...
Шрифт:
— Ты убил двух моих людей, Николу поранил, Евлампия — честного человека убил — тать, — проорал выбежавший Лука.
— Так твои люди грабить пришли меня? Ты наказал им грабить сироту? — кричал уже я по принципу — лучшая защита — это нападение.
Как же здорово все перевернули. Теперь я и убийца, и самый злобный тать.
— Пострелял всех из самострела, тать! — продолжал кричать Лука.
— Они пришли к моему скабру с мечами, топорами и луком. Погутарить пришли? Али меду налить? Тысяцкий я виру прошу и суда честного. Ты спросил Николу? Спросил Шимору, Милу взял в поруб? Она дала навет на меня. — Остановиться в эмоциях было уже сложно. Накипело.
Меня
— Плетей дам, досыть гвалта! — проорал тысяцкий и пристукнул по стулу.
Я замолчал. Позицию свою я высказал. Пусть думают, а придумают что — попрошу рассказать о происшествии Войсилу.
— В яме посиди! Думай! Виру дашь за забитых. Конями, да зброей и перцем два мешка и иди, — подвел итог тысяцкий.
— Тысяцкий, а князь прознает, что подарки ему ты за виру взял, так как? Напиши ему грамоту, что кони, что для князя в помет, ты и забрал за то, что татей я побил, — уже выкрикивал я, когда меня взяли под руки сопровождающие и оттягивали их зала судилища.
Радушный хозяин
Интермедия 6
Василий Шварнович слушал своего десятника о происшедшем с Корнеем и злился. Рано, рано получилось. Тысяцкого и сотника городской стражи менять нужно, да так, чтобы великий князь как бы непричем. Юрию Всеславовичу по существу и все равно кто тысяцкий в Унже. А он хочет этот город сделать своим центром сбора всех вестей. Да спокойно новиков науке ратной, да разным учить. Не дадут же спокойно. Старый интриган хотел вначале вынудить к действиям Вышемира. Выбить его десяток, который уже под двадцать человек, так и полусотником станет. А земли этого похотливого вдовца, что и жену извел забрать или Божане отдать, как за виру. Извел Вышемир бабу свою, все ненасытный, а та как понесет, так и выкидыш, только вот Юрия и родила — первенец. Один и выжил. А тот бил жену, да всю злобу на ней и на сыне вымещал, что Бог не дает детей. Вот и померла она неизвестно, толи от очередного выкидыша, толи от побоев.
Расчет был на то, чтобы Вошемир стал действовать и напал на поместье Божаны. А тут уже новый хозяин и, если он отпор не даст, то придет грозный родич и поразит всех, а вирой земли возьмет, да выбьет самых разбойных ратников городской сотни. Нужно было только проследить, чтобы Божана жива осталась. Корней? Да спаси его Христос, но так нужно, коли и убьют. Для дела нужно. Да и чего хоронить парня раньше, может и сам отобьётся или спасется.
Сейчас же нужно его выручать. Это же надо — четырех уложил, одного ранил, а сам ни царапины. Странный парень, но как бы сказали через восемьсот лет — перспективный.
Войсил дал распоряжение следить за парнем, и возле постоялого двора простоянно были его люди, но не успели помочь.
— Гаврила, а пошто не допомогли татей бить? Твои люди были там? — расспрашивал сотник.
— Были, да не ведали, што вон у ночь пошел до саней. Ратники узяли бы на стрелы татей на выходе, — оправдывался десятник. — А воно вон как. Самострелом усех и болты собрал. Мы апосля глядели — нема болтов!
— А стражники были? — спросил сотник.
— Дык ушли воны, також не ошукали болты. То добрые вои — десятка Лавра. Вот бы його на сотника? — десятник вопросительно посмотрел на Войсила.
— Поглядим
— Не, у яме был, а зараз дык на суд тысяцкому. Да там и Лука, — быстро проговорил Гаврила, как будто сейчас поступит приказ. Десятник умел складывать факты и понимал, что затеянное дело и все приготовления, в которые так хорошо ложился фактор юнца, летят под хвост.
— Лука. Вон виру за своих брать захоча, Маракуша, — еле слышно, скорее рассуждения в слух, сказал Войсил. — Подымай сотню, нехай прячуть ножи и будуть каля дединца. Мне конно Еремея и Филипа. Я к тысяцкому.
— Еремея? Кхе! Добре, — усмехнулся Гаврила.
Еремей был великаном. Его боялся даже тысяцкий. Этот молчун на спине быков носил, кожу руками рвал. Его топор половина ратников поднять не могут. Сотник явно шел к тысяцкому с угрозой. В дальней стороже такой воин вроде не нужен — примечательный, огромный, не спрячется. Казалось, что увалень, но он мало чем уступает другим ратником. Такого на десяток, но не умеет он командовать. Филипп же лучший мечник. С ним не могут сравниться ни один ратник городской стражи. Вот этот управлять может и его десяток уже пятнадцать войнов насчитывает. А ведь молод еще — чуть больше двадцати лет. Вот это будет сотником.
Глава 11. Радушный хозяин
— Куды волочите? — в зал, по которому меня тащили. Влетел Войсил в сопровождении двух ратников.
Один был… Былинный богатырь Святогор. Оплывший культурист тысяцкий был юнцом прыщавым в сравнении с этим гигантом. Его движения были плавными и выверенными. Чувствовалась мощь. От другого, который был невысокого роста, шла аура чести и уверенности. Этого невысокого человека даже при взятии с паличным на месте преступления я бы тотчас освободил. Честь, долг, достоинство и не показное — природное. И вот не знал его — чувствовал что так и есть.
— Тащите на суд, ешо я слово не сказал. Еремей дапомоги ратникам честным, — кинул через плечо Войсил и гордо зашагал в ту комнату, где происходило судилище.
— Здрав будь, Лазарь Иоанович и ты Лука, — с порога поприветствовал администрацию Унжи сотник дальней сторожи.
— Спаси Христос и тебя, Василий Шварнович, — удивленно проблеял тысяцкий. Лука же только злобно зыркнул. — Ты пошто пришел?
— Так, погутарить, да суд послухать, — Войсил развел руками.
В это время вошел я с поднятой головой, а следом Еремей и второй сопровождающий сотника ратник. Наблюдать за выражением лиц было истинное удовольствие. Тысяцкого покоробило, и он заелозил на своем троне, Лука же как-то попятился на пару метров и плюхнулся на лавку, не прекращая растерянно смотреть на молодого парня, пришедшего с Войсилом. Видимо, хитрый сотник дальней стражи удачно подобрал спутников, которые уже отметились подвигами и наступили на мозоли местной администрации.
— Так суд был ужо, — неуверенно проблеял тясяцкий.
— А я послухаю, што порешили, — напирал Войсил. — Корней Владимирович скажи свое слово.
Тысяцкий с городским сотником переглянулись.
— А я скажу то, что и на суде сказал. Коли в ентом граде тати грабят люд честной, а стража серод татей, да кличутся не христианским имем, а как ватажники, так те ратники и есть тати и бить их несчадно. А виру брать мне поребно за беспокойство мое и на том стою и стоять буду. И вы, — я обратился к стоящим рядом сопровождающих Войсила ратникам, а после и к стражникам, которые меня тащили — пусть морально потерзаются. — Видоки тому.