По колее «Особого пути». Цивилизационный процесс и модернизация в России
Шрифт:
«Абсолютная власть правителей заканчивалась там, где начинались права их подданных. Вот почему эти права так- же назывались „свободами“: они определяли область, недоступную власти монарха». Здесь речь идет о том, что выше было названо «зонами автономии». «Короли даровали процветающим городам хартии, вводившие самоуправление, позволявшие содержать рынок, строить оборонительные стены и тем самым защищать свою независимость физически, если в том будет необходимость. К эпохе раннего Нового времени эти осязаемые границы, которые монарх не мог нарушать, трансформировались в абстрактную концепцию свободы. Монархи не обладали монополией на власть. Это показывает та тщательность, с которой юристы в каждой стране определяли и совершенствовали королевскую прерогативу. Если бы королевская власть распространялась повсеместно, в этом не было бы необходимости. Даже в вопросах юстиции действие королевской власти обычно ограничивалось определенными видами
32
Там же, с. 200.
Хотя Хеншелл не говорит об этом прямо, но из его книги явно вытекает, что из всех европейских стран Средневековья и Нового времени понятие «абсолютизм» правомерно в применении только к России: «концепция „абсолютизма“, согласно которой королевская власть распространяется на законодательство и налогообложение, исключает из круга нашего рассмотрения Англию. Но тогда из нее следует исключить все остальные государства раннего Нового времени, ни в одном из которых, за исключением России, люди не могли бы подчиниться столь деспотическим порядкам» 33 .
33
Там же, с. 195—196.
Находясь в подчиненном положении в Московском социуме, право не в состоянии «определять область, недоступную власти монарха», что полностью развязывает ему руки для бесконтрольного вторжения в любую «область». Подобная специфика права не просто допускает, но неизбежно предполагает монополию на власть.
Русскому царю не нужны никакие юристы для того, чтобы отстаивать в чем-то свои прерогативы, так как эти прерогативы, с одной стороны, распространяются на все, а с другой – их ничто не ограничивает.
Абсолютная, деспотическая, самодержавная власть – неизбежное следствие подчиненности права, из которой вытекают также традиции пренебрежения к праву, правового нигилизма и бесправия, сохраняющие свое влияние по сей день.
Неуважение к гражданским правам, правам человека, правам собственности – все эти аспекты современной России являются прямым наследием Московской цивилизации.
Хотя это наследие и выгодно властям, так как помогает им сохранять и продлевать свое господство, при этом все же нельзя сказать, что оно навязано населению против его воли.
Власть не могла бы навязывать народу бесправие, если бы он сам не давал ей на это санкцию по причине своего того же самого пренебрежения правом, который он с этой властью разделяет.
И при одобрении/неодобрении действий власти право не является критерием вообще, либо является далеко не в первую очередь. Ярким свидетельством подобной реакции является отношение российского общества к присоединению Крыма в 2014 году.
Трудно найти пример, когда столь очевидное пренебрежение правом (не только международным, но и российским) встречает столь горячую поддержку подавляющего большинства населения 34 .
34
Отношение к присоединению Крыма. Последствия для экономики и международного положения России:14182. 14 марта 2019.
Бесправное общество
Пренебрежение правом во имя более высоких идеалов является частью консенсуса между властью и обществом, их«общественного договора». Отсутствие права в «общественном договоре» влечет за собой бесправие общества, охватывающее собой как народ, так и элиту.
Предпосылки будущего бесправия формировались уже в киевские времена. Защита самых элементарных «прав и свобод» осуществлялась Русской правдой лишь в примитивном, зачаточном виде. По описанной выше причине – изоляции от правовых традиций Античности – на Руси не смог осуществиться синтез свободы и права.
Свободы в Киевской Руси изначально в чем-то было больше, чем в Европе, но трагедия древнерусского социума заключалась в том, что эта свобода в силу вышеназванных процессов не была зафиксирована и гарантирована в высокоразвитой и почитаемой обществом правовой системе.
О том, какие последствия данное обстоятельство имело для русской элиты, хорошо написал Ричард Пайпс, объясняя, почему в средневековой России не сложился феодализм западного типа: «Отсутствуют свидетельства взаимных обязательств, лежавших на князе и его слугах, и, таким образом, какого-либо намека на юридические и нравственные „права“ подданных, что не порождало особой нужды в законоправии и суде. Ущемленному боярину некуда было обращаться за справедливостью; у него был единственный выход – воспользоваться своим правом перехода и переметнуться к другому господину. Следует признать, что свобода отделения – „право“, которым боярин, можно сказать, и в самом деле обладал – есть основополагающая форма личной свободы, которая, на первый взгляд, должна была способствовать складыванию в России свободного общества. Однако свобода, которая не зиждется на праве, не способна к эволюции и имеет склонность обращаться против самой себя» 35 . Но и основная масса народа во многом была порабощена по той же самой причине – отсутствии синтеза свободы и права. В Киевской Руси крестьяне были свободнее, чем в большинстве европейских стран, во многих из которых в эти времена формировалось крепостное право. Русская правда хотя бы в какой-то минимальной степени защищала личность и имущество смердов, т. е. свободных крестьян, а первый же свод законов Московии – Судебник – ограничил их свободу Юрьевым днем. Свобода перехода от одного землевладельца к другому не получила закрепления в более или менее зрелом законодательстве. Поскольку она «не зиждилась на праве», то при усилении государства легко «обратилась против самой себя», т. е. была ликвидирована. Бесправие общества возникло не оттого, что самодержавие сознательно подавляло и притесняло чьи-то права, а потому что закон не рассматривался в качестве механизма фиксации и гарантирования прав. По этой причине в Московии вплоть до петровских времен отсутствовал сословный строй.
35
Пайпс, Ричард. Россия при старом режиме, М. 1993, с. 73
«Сословия отличает определенный законом наследственный статус их членов, т. е. не просто положение членов корпорации на социальной лестнице, но и права, привилегии и обязанности. Вот закона-то и не было, ибо право в России вообще было развито крайне слабо. Даже такой сводный и охватывающий, казалось бы, все сферы жизни общества кодекс, как Соборное уложение 1649 года, целиком построен на прецеденте и формулирует, соответственно, не права тех или иных групп, а в основном запреты и ограничения. Правда, был обычай, но выше и важнее его была воля государя, перед лицом которой все социальные группы были совершенно бесправны и имели лишь обязанности» 36 .
36
Каменский А. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация. М. 1999, с. 39—40.
По мнению Александра Каменского, «отсутствие сословий в указанном смысле и, как воплощение этой системы, крепостное право – вот самое важное, определяющее в специфике исторического развития… Московского государства» 37 . К этому можно добавить только формулировку основной причины такого состояния. Она не в том, что московские князья и цари установили такой порядок «волей государя». Социальные группы и слои, даже когда они съезжались на вызванные временной слабостью государства Соборы, не имели возможности надежно зафиксировать свои права и обязанности в четких постулатах высокоразвитого и динамично развивающегося права.
37
Там же, с. 40.
Подневольное состояние права, естественно, не могло не сказаться и на правах собственности, которые на Руси по всем параметрам сравнения уступают современным западным аналогам. «Вотчинное государство» (Пайпс), в котором князь или царь рассматривает всю его землю как свою собственность, возникает по той же причине, что и «бессословность» общества. Грубо прописанное лаконичное законодательство, не имеющее обратной связи между законодателем и поданными, не находящееся в постоянном развитии, просто неспособно обеспечить защиту прав собственности внутри вотчины. Когда же в 17—18 веках эта ситуация начинает меняться, оказывается, что усиление защиты собственности происходит только в отношении элиты и высших классов. Слабость правовой традиции приводит к неравномерному распределению прав собственности, обрекая страну на непреодолимый чудовищный раскол между богатым меньшинством и нищим большинством.