По колено в траве (Журнальная версия)
Шрифт:
— Ну и что? Все равно интересно. А вдруг — сегодня…
Я ее понимал. Ведь ожидание сказки — это почти как сама сказка.
— Манярка… Ну, ведь их можно ждать, когда уже спать ляжешь.
— Не… Там Славка услыхает и отберет.
— Не «услыхает», а «услышит». Не услышит ничего твой Славка. И они его не послушаются. Они слушаются только того, кто… Ну, ладно. Вот!
Я решился. Вынул из кармана крошечную подкову, которую весной подарил мне всадник.
— Вот, Манярка. Это такая тайная
— Насовсем? — прошептала она.
— Насовсем.
Даже в сумерках было видно, какая она стала счастливая.
Ни одного кармашка у нее не было, и подковку она надела на руку, повыше локтя. Как браслет.
Пошевелила рукой, посмотрела на меня и снова опросила:
— Насовсем?
— Насовсем, — сказал я. — Бери моих лошадей.
Я не жалел. Ничего, что лошади ушли. Пусть Манярка радуется. А у меня есть Каравелла. И будет всегда.
Гладиаторы
Когда-то в нашем дворе был хлебный магазинчик, и знакомая продавщица Катя всем соседям оставляла их пайки, чтобы зря не стояли в очереди. Но такая хорошая жизнь давно кончилась. Теперь за хлебом приходилось бегать в большой магазин № 7 на Первомайской улице.
Иногда придешь — и ни одного человека, а хлебом все полки загружены, а иногда — страшно вспомнить: очередь на улице до самого угла.
Особенно длинные очереди были, в начале августа. Приходилось вставать пораньше, бежать на Первомайскую и ждать: когда откроют магазин, когда придет повозка с хлебом, когда начнут продавать (или, как говорили, «отпускать»).
«Отпускали» медленно. Сначала очередь шла вдоль магазина по тротуару, потом втягивалась внутрь. На улице было еще не так скучно: можно пробежаться, поиграть с ребятами. А в магазине начиналось мучение. Ровно гудела очередь. Надоедливо звякали ножницы, вырезая хлебные талоны. Сонно жужжали мухи. От хлебного запаха прорезался едкий, как боль, голод и начинала кружиться голова.
От дверей до прилавка очередь двигалась около часа. Скамеек в магазине не было. Те, кто успевал, устраивались на широких подоконниках и ждали, когда подойдет очередь.
Однажды я увидел на подоконнике Быпу. На коленях Быпа держал растрепанную книжку, но не читал, а лениво смотрел поверх голов.
— Быпа, здорово!
Он обрадовался. Я даже не думал, что он так обрадуется.
— Айда ко мне!
Локтями Быпа пораздвинул соседей и сказал тетке, которая рядом с собой на подоконник поставила корзину:
— Убери-ка багаж, тетенька. Тут не камера хранения, людям сидеть негде.
Тетка завела скучный разговор о хулиганах, которые не уважают старших, но корзину поставила на пол.
Я
— Давно я тебя не видал, — сказал Быпа.
Вот чудной! А где ему меня увидать? Бывал он в нашем дворе совсем редко, купаться с нами не ходил. У них там, на Вокзальной, была своя компания. Но я из вежливости ответил:
— Я тебя тоже…
Мы поговорили о том, что через три недели — в школу, а еще совсем неохота и что скоро, говорят, отменят хлебные карточки, и тогда, уж не будет очередей, а хлеба — сколько хочешь…
Потом я спросил:
— Что за книжка?
— «Спартак». Здорово интересная, да я уже всю прочитал.
— Про футболистов?
Быпа вытаращил глаза.
Надо сказать, что во многих вопросах я был страшный невежда, хотя разбирался в парусах, в географии, в устройстве вселенной. Насчет «Спартака» я был уверен, что это всего-навсего футбольная команда. Мало того! Я считал, что название происходит от слова «спорт» и пишется «Спортак».
Оправившись от изумления, Была тут же на подоконнике коротко поведал мне о восстании гладиаторов. И когда он кончил, я, конечно, сказал:
— Дай почитать.
«Не даст», — подумал я. И в самом деле, зачем он будет давать? Может, что-нибудь в обмен попросит? Но у меня ничего же нет.
Быпа подумал, вздохнул. И разрешил:
— Ну, бери… Только смотри. Она вон какая растрепанная.
Я кивал, ошалев от радости. Такая толстая, такая интересная!
А Быпа так раздобрился, что поставил меня в свою очередь, которая была гораздо ближе моей. Женщины зашумели, но он решительно и деловито доказал, что мы занимали вместе.
Потом мы шагали по звенящей от зноя улице и грызли хлебные маленькие кусочки — привески.
— Слушай… — нерешительно сказал Быпа. — Ты вот что… Знаешь, дай мне твоего ремня поносить, а?
Я даже шаги замедлил. Мой морской ремень? А если Быпа зажилит? Это ведь не Манярка.
— Да не бойся, я не насовсем прошу, — объяснил Быпа. — Маленько поношу и отдам. Ну, пока ты книжку читаешь, Ладно?
Может, он нарочно книжку подсунул и в очередь меня поставил, чтобы ремень выманить? Но ведь он мог бы его просто отобрать. Вон какой он здоровый! Я бы и не пикнул.
— Ты не думай, что я за книжку прошу, — сказал Быпа, — Мне надо Хрыщу одно дело доказать. Знаешь Хрыща? Он в нашем доме живет.
— Что доказать? — спросил я, чтобы оттянуть время.
— А он, паразит, не верит, что у меня отец был моряк. Я ему ремень покажу и скажу, что отец оставил, когда в сорок третьем году в отпуск приезжал.
— А на самом деле он ничего не оставил?
Быпа помотал головой:
— Он был подводник… Их не нашли. А в отпуск он и не приезжал, только собирался.