По лезвию грани
Шрифт:
Она отбросила все, чему ее учили, и добровольно отправилась в ад, где убила бесчисленное множество людей. Это наполнило ее отвращением к самой себе. Она ненавидела то, во что превратилась, и хотела убедиться, что все еще заслуживает любви. Это окрашивало ее суждения. Ричард ясно дал понять, в чем заключаются его приоритеты. Правда, он всегда обращался к ней с полной учтивостью и старался уберечь от беды, но она была полезным орудием. Любой мужчина, знакомый с обычаями Зачарованного, оказал бы ей подобную любезность, потому что она была
Она должна перестать обманывать себя. Однажды она позволила своим фантазиям унести ее прочь, и теперь она прекрасно знала о чудовищах и горе, которые подстерегали ее на этом пути. Она уже выставила себя полной дурой. Если бы у него был хоть какой-то такт, а у Ричарда такта было хоть отбавляй, он не стал бы упоминать об этом.
Она призвала на помощь все свое самообладание.
— Как твоя рана?
— Уже лучше. Это так любезно с вашей стороны, миледи.
И почему, черт возьми, его «миледи» прозвучало для нее ласково? Шарлотта осмотрела его рану. Он хорошо восстанавливался, но зарождающаяся инфекция обещала перерасти в серьезную проблему.
— Мне нужно будет исцелить тебя, когда мы остановимся.
— Почему не сейчас? — Он коснулся изгиба сиденья рядом с собой.
Она моргнула. Он развалился на сиденье, высокий, красивый, опасный, и улыбался. Это была злая улыбка, манящая, нет, обольстительная, словно он обещал ей, что если она сядет рядом с ним, он заявит на нее свои права, и она будет наслаждаться этим.
Возьми себя в руки. Ты не какая-нибудь школьница. Шарлотта заставила себя пожать плечами и небрежным жестом пригласила его сесть рядом.
— А почему бы и нет?
Ричард поднялся и сел рядом с ней. Она уловила намек на тот же запах, который помнила с прошлой ночи, насыщенный, слегка пряный сандал, смешанный с дымом. Боги, это было ничуть не лучше.
Не смотри ему в глаза и не улыбайся, и все будет хорошо. Ее взгляд остановился на резкой линии его подбородка, на его губах… Она хотела поцеловать его.
Тьфу!
Она заставила себя сосредоточиться на ране, которую скрывал его камзол. Его рука была вынута из перевязи.
— Зачем ты снова надел камзол?
— Мне показалось плохой идеей путешествовать в окружении головорезов с выставленной на всеобщее обозрение рукой. Видишь ли, люди Джейсона похожи на акул. Намек на слабость — и они разорвут тебя на куски.
— Сними рубашку.
— Боюсь, мне может понадобиться помощь.
Она могла бы поклясться, что в его голосе прозвучал намек на юмор. Возможно, он находил ее привлекательность забавной. Казалось, ему не свойственно играть с ней, но, с другой стороны, мужчины делают странные вещи, когда дело касается женщин. Возможно, он смеялся над ее дискомфортом в своей голове.
Она должна перестать позволять своим мыслям пускаться вскачь, как диким лошадям. Они увозили ее в сумасшедшие места. Ему нужна помощь, чтобы снять камзол? Хорошо. Она поможет ему. Шарлотта встала
Его рука все еще была прикрыта рукавом туники. Придется ли ей снимать ее с него? Перед ее мысленным взором возникли образы его тела под туникой, с тугими мускулами под бронзовой кожей. Нет, об этом не может быть и речи.
— У тебя есть нож? — спросила Шарлотта.
Он вытащил нож и протянул ей, рукояткой вперед.
— Прекрасно. — Она взяла нож и разрезала его рукав, обнажив повязку. Она вернула ему нож. Он потянулся за ним. Его пальцы коснулись ее, и каждый нерв в ней встал в полную боевую готовность. Совершенно нелепо.
Она сняла ленту и бинты. Порез кровоточил не так сильно, как она ожидала. У Ричарда был замечательный талант к быстрому исцелению. Она коснулась раны, позволив потоку золотых искр омыть ее. Ричард держался совершенно неподвижно.
— Тебе позволено вздрагивать, — сказала она.
— Только если ты пообещаешь никому не говорить.
— Я сохраню твою тайну.
Она положила руку на рану, ее пальцы коснулись его резных бицепсов, и направила свою магию, восстанавливая поврежденные ткани, соединяя кровеносные сосуды и очищая любые намеки на инфекцию. Она запечатала кожу, болезненно осознавая, что он сидит рядом, всего в нескольких дюймах от нее. Она хотела снять с него тунику. Ей хотелось прикоснуться к его загорелой коже, провести рукой по твердым выпуклостям живота, погладить грудь.
— Все готово, — сказала она.
— Спасибо.
Уродливый шрам от ожога пересекал его плечо в паре дюймов над раной. Края шрама были идеально ровными, словно кто-то нагрел металлический прямоугольник и прижал его к плоти.
— Можно?
— Ну конечно.
Она дотронулась до него. Нагретый металл должен был держаться на коже по крайней мере несколько секунд.
— Тебя заклеймили?
— В некотором смысле.
Варварство причинять такую боль человеку.
— Кто это сделал?
— Я сам.
Она посмотрела на него.
— Ты сделал это с собой? Зачем?
Он вздохнул.
— У меня на плече была татуировка. Я хотел, чтобы она исчезла.
— И ты решил, что обезобразить себя лучший способ?
— В то время это казалось вполне уместным.
— Что, черт возьми, было у тебя на плече, что ты так сильно этого не хотел?
— Имя моей жены, — сказал он.
— Ох. — Она отстранилась. — Мне очень жаль. Я не хотела совать нос в чужие дела.
— Все в порядке, — сказал он. — Я уже смирился. Я был молод и сильно влюблен. Я делал такие нелепые вещи, как собирал полевые цветы и оставлял их на ее балконе, чтобы, проснувшись, она первым делом увидела их утром.