По медвежьему следу
Шрифт:
— С добрым утром!
— Будь оно!.. — простонал не просыпаясь.
— Включи последние известия, — попросил Андрей.
Борис с трудом открыл глаза и вздохнул, вспомнив, что до смертного приговора на дирекции остаются уже не дни, а часы…
— Корми собак! — скомандовал Андрей.
И сразу же Борис подчинился, вылез из спального мешка, бормоча невнятно, но выразительно.
За чаепитием Андрей спросил:
— Откуда начнем?
Борис показал жестом: «Все равно!»
Когда поднялись, не давая себе разнежиться у костра, Андрей сказал:
— Думаю, что наш князь, несмотря на старческую немощь, зимовал бесстрашно, на голом склоне, как и подобает князю. Поэтому давай начнем с хутора, чтобы сохранить надежду, что в конце нас ждет конфетка!
Шли они на хутор не торопясь, слушая радио.
Снова, уже в который раз за эти дни, вошли они из весны в зиму, в снег, почти до колена.
В хуторской низинке включили приемник на полную громкость и, оглядевшись, пошли по описанию к ельнику, где ручей круто поворачивает.
Лаз нашли без труда. Рыжуха привычно выполнила свою обязанность и с безразличным видом заняла место возле Бориса. Он, тоже привычно, расстегнул кобуру, достал фонарик и, подмигнув Андрею: «Пишите до востребования!», полез в берлогу.
Андрей привычно посматривал, слушал тишину, а затем удары молотка, тоже привычные, усиленные рупором берлоги.
Удары слились в сплошной гул, и сквозь него — крик:
— Андрей, скорей! Андрей…
В два прыжка он был у лаза, нырнул в него, как в воду, бросив карабин, выхватив нож…
В ярком свете фонарика они смотрели друг на друга, и у обоих глаза были как фары, и зубы блестели, и по щекам Бориса, сверкая, ползли слезы.
— Смотри! — прохрипел он и направил луч на стенку.
— Ну и ну! — простонал Андрей, щурясь от золотого блеска.
Борис ударил молотком, и тяжелый дождь засверкал, застучал по их каскам.
— Держи! — Он протянул Андрею камень, вроде и небольшой, с кулак.
— Ух, ты! — пробормотал Андрей, еле его удержав.
— Тащи рюкзак!
Во все стороны — на стены, потолок и пол — направлял Борис фонарик, и везде неправдоподобный желтый блеск затмевал все иное. Вглядевшись в это иное, Борис определил — это кварцевый порфир, весь как губка напитанный золотом: гнезда, прожилки, зерна, вместе с прозрачным кварцем.
— С ума сойти, — простонал Борис, — рудная труба! Я думал, только в учебниках бывают такие.
И в подтверждение догадки о том, что это труба, в дальнем конце берлоги он увидел почти вертикальный контакт этого золотокварцевого чуда с черным глинистым сланцем.
Торопливо отбивал Борис образцы. В подсознании твердо сидело, что они должны быть «представительны», отображать все разновидности, но невольно отбирал он самые эффектные, самые богатые.
— Тащи!
— Ого! — Андрей отпустил рюкзак. — Тут, паря, грыжу наживешь!
Пришлось оставить меньше трети — лучшее из лучшего.
Когда вылезли из берлоги, Борис повалился на снег, тяжело дыша. Он жадно всматривался в образцы при дневном, надежном свете и пробормотал, задыхаясь от восторга:
— Пусть меня повесят, если это не золото!
— Не думал я, признаться, что старик мог в такую даль уйти! — Андрей удивленно покачал головой.
Борис взглянул на часы, а затем на Андрея. Тот тоже посмотрел на часы, в небо и снова на часы.
— До мотоцикла часа три, если где трусцой, где рысью, да там еще час… Трудно, но можно и успеть!
— Представляешь, что будет там, на дирекции!
— Все лишнее надо оставить!
Карабин, фонарик, планшетку, каски, еду, термос и котелок — все бросили они в берлогу. Борис еще раз в нее заглянул, потому что трудно было поверить, что все это не сон.
Из палок, закрывавших лаз, выбрали две, поудобнее, и, опираясь на них, где трусцой, где бегом, по очереди несли почти пустой и такой тяжелый рюкзак.
Борис и не пытался выбирать дорогу, старался только от Андрея не отставать, а он каким-то своим врожденным, как у птицы, инстинктом находил не задумываясь кратчайший путь. Скользили на осыпях, продирались сквозь чащобу, Борис расцарапал щеку в двух местах и комбинезон порвал, прыгая с камня на камень.
Перешли Шайтанку… И снова в гору и с горы. Так, мокрые от пота, добрались они до мотоцикла почти за три часа.
«Не заведется, по закону мирового свинства», — подумал Борис, без сил повалившись в коляску. Но «конек-горбунок» не подвел, чихнул два раза и затарахтел спокойно, размеренно.
Мелькали деревья, хлестали ветки. Собаки пытались угнаться, да где там!
Коляску швыряло. Борис держал рюкзак обеими руками, прижимая его к груди, и, не давая одолеть себя безмерной усталости, бормотал:
— Сбылось!.. Сколько гор мы излазили, сколько перерыли земли. И вот оно — золото! Мы не сдались — нашли!
Он посмотрел на Андрея. Его лицо и руки отображали такое напряжение и желание выполнить намеченное, что Борис даже почувствовал комок в горле.
Подъехали к берегу Ряженки. Мучительно хотелось пить, но Борис промолчал, поглядев на часы.
Андрей мчал на полной скорости. Времени оставалось в обрез.
«Хоть бы опоздал. Хоть бы опоздал!» — молил Борис, поглядывая в небо.
Когда выехали на первую гряду, высоко и далеко в голубом небе показалась серебристая птица.
Еще десять минут по кочковатой гряде, быстро, как только возможно, и Молокановка стала видна. Но уже догнала серебристая птица, легла ее тень на гряду и с победным рокотом пошла на посадку!
— Минут не хватило! — простонал Борис.
— Достань ракетницу, она под сиденьем! — крикнул Андрей, не отрывая глаз от дороги.
Борис запустил в небо одну за другой три красных. Они взлетели высоко, осыпались искрами.