По морю прочь
Шрифт:
— Я понимаю вас, но не могу согласиться. Я знаю, за что люблю людей, и, по-моему, я редко ошибаюсь. Я сразу вижу, что у человека внутри. Вот вы мне кажетесь вполне великолепным, в отличие от мистера Хёрста.
Хьюит покачал головой.
— Он несравним с вами. В вас так мало эгоизма, так много чуткости, понимания, и вы такой большой, — продолжала Эвелин.
Хьюит сидел молча и курил сигарету.
— Мне было бы противно рубить деревья, — наконец заметил он.
— Я не пытаюсь с вами флиртовать, если вы это подумали! — выкрикнула Эвелин. — Я бы даже не подошла к вам, если бы только заподозрила, что вы можете думать обо мне такие гадкие вещи! — У нее на глазах показались слезы.
—
— Конечно, нет! — возмутилась она. — Разве я не говорила вам? Мне нужна дружба, мне нужен близкий человек, который был бы лучше и благороднее меня, а если все в меня влюбляются, я не виновата. Мне это не нужно. Я это просто ненавижу.
Хьюит понял, что никакого смысла в продолжении беседы нет, поскольку Эвелин не хочет сказать что-то определенное, а лишь пытается произвести на него впечатление. Она просто несчастна и не уверена в себе, хотя почему-то силится скрыть это. Он очень устал, к тому же бледный официант красноречиво прохаживался посреди зала, выразительно поглядывая на них.
— Они хотят закрывать, — сказал Хьюит. — Советую вам завтра сказать и Оливеру, и Перротту, что вы хорошенько подумали и поняли, что не хотите выходить ни за кого из них. Я уверен, это так и есть. Если вы передумаете, то всегда можете сообщить им об этом. Они люди благоразумные, поймут. И все неприятности кончатся. — Он встал.
Но Эвелин не пошевелилась. Она сидела и смотрела на него снизу своими ясными вопрошающими глазами, в глубине которых он заметил некоторое разочарование или недовольство.
— Спокойной ночи, — сказал он.
— Я еще очень много чего хотела бы вам сказать, — произнесла она. — И скажу когда-нибудь. Теперь вам пора идти спать, да?
— Да, — сказал Хьюит. — Я валюсь с ног.
Он оставил ее одну сидеть в пустом холле.
— Почему никто не хочет быть честным? — бормотал он себе под нос, поднимаясь по лестнице. Почему отношения между людьми так убоги, так отрывочны, так чреваты осложнениями, почему слова так опасны, почему в ответ на инстинктивный порыв сочувствия тебя подвергают скрупулезному анализу и часто дают резкий отпор? Что на самом деле хотела сказать Эвелин? Что она сейчас чувствует — одна, в пустом зале? Идя по коридору к своему номеру, он думал о таинственности жизни, о ложности собственных ощущений. Света в коридоре было мало, но все же достаточно для того, чтобы Хьюит увидел фигуру в ярком пеньюаре, мелькнувшую перед ним. Это была женщина — она перебежала из одного номера в другой.
Глава 15
Как бы ни были эфемерны узы, которые возникают между людьми, случайно в полночь повстречавшимися в пустой гостинице, по крайней мере, в одном они выигрывают перед теми, что связуют немолодые пары, обреченные на вечное сосуществование. Пусть эфемерны, зато в них есть неподдельность и живость — просто потому, что их можно разорвать в любое мгновение и держит людей вместе только искреннее желание общаться. Те же, кто состоит в браке много лет, будто перестают замечать физическое присутствие друг друга, ведут себя так, как если бы рядом никого не было, говорят вслух, не ожидая ответа, и вообще наслаждаются всеми прелестями уединения без одиночества. Совместная жизнь Ридли и Хелен достигла именно этой стадии; часто ему или ей стоило труда вспомнить, было что-то сказано или только подумано, обсуждено или просто пригрезилось. Два-три дня спустя, в четыре часа пополудни миссис Эмброуз причесывалась, а ее муж умывал лицо в гардеробной, которая сообщалась с ее комнатой, и до Хелен между всплесками воды доносились его восклицания: «Так все и идет, год за годом… Как бы, как бы, как бы хотелось покончить с этим!» — но
— Седой? Или просто светлый? — бормотала она, разглядывая волос, который подозрительно блеснул на фоне каштановой пряди. Она выдернула его и положила на туалетный столик. Хелен критически, а точнее — одобрительно оценила свою внешность, чуть отойдя от зеркала и глядя на свое лицо с гордостью и печалью. В этот момент в дверях появился ее муж; он был без пиджака, а лицо его наполовину скрывало полотенце.
— Ты часто говоришь, что я ничего не замечаю, — начал он.
— Тогда скажи, седой это волос или нет, — отозвалась она, кладя волос ему на ладонь.
— У тебя нет седых волос! — воскликнул он.
— Ах, Ридли, я начинаю в этом сомневаться. — Хелен вздохнула и склонила перед ним голову, чтобы он сам рассудил, но результатом инспекции был поцелуй в пробор, после чего муж и жена продолжили свое движение по комнате, что-то тихо бормоча. — О чем это ты говорил? — спросила Хелен после короткой беседы, смысл которой был понятен только им двоим.
— О Рэчел. Ты должна присматривать за Рэчел, — заметил он со значением, и Хелен, продолжая причесываться, внимательно посмотрела на него. Его наблюдения обычно оказывались верными. — Молодые господа не интересуются образованием девушек без причины, — сказал Ридли.
— А, Хёрст.
— Хёрст и Хьюит, для меня они одинаковы, оба мазаны одним миром. Знаешь, он советует ей читать Гиббона.
Хелен этого не знала, но она не могла признаться, что уступает мужу в наблюдательности. Она лишь сказала:
— Меня ничто не удивляет. Даже этот противный летун, с которым мы познакомились на танцах, даже мистер Дэллоуэй, даже…
— Советую быть бдительной. Есть ведь Уиллоуби, помни — Уиллоуби. — Ридли указал на письмо.
Хелен вздохнула и посмотрела на конверт, лежавший на туалетном столике. Да, очень характерно для Уиллоуби — сухость, невыразительность, беспрестанные шуточки, полная ясность мироздания, никаких тайн, вопросы о поведении дочери — не надоела ли она им, и если так, то пусть они отправят ее с первым же судном, — а потом благодарности и сдержанные излияния нежных чувств, и еще полстраницы о собственных победах над несносными туземцами, которые объявили забастовку и отказывались грузить корабли, пока он не стал рычать на них, выкрикивая английские ругательства: «Высунулся из иллюминатора, как был, без пиджака. Негодяям хватило ума разбежаться».
— Если Тереза вышла за Уиллоуби, — заметила Хелен, переворачивая листок заколкой для волос, — не вижу, что может помешать Рэчел…
Но Ридли уже был занят своими обидами: начал он со стирки рубашек, а потом каким-то образом перешел к частым визитам Хьюлинга Эллиота: несмотря на то что тот — зануда, педант, сухарь, Ридли не может просто так указать ему на дверь. Суть в том, что они слишком много общаются с людьми. Итак далее и тому подобное — обычный супружеский разговор, ненавязчивый и не слишком осмысленный, который продолжался до тех пор, пока они не были готовы выйти к чаю.
Спускаясь по лестнице, Хелен сразу увидела экипаж у подъезда — он был полон юбок и перьев, свешивавшихся со шляпок. Хелен едва успела занять позицию в гостиной, как местная горничная смешно произнесла две фамилии, после чего в комнату вошли миссис Торнбери и чуть позади нее — миссис Уилфред Флашинг.
— Миссис Уилфред Флашинг, — объявила миссис Торнбери, делая волнообразное движение рукой. — Подруга нашей общей знакомой миссис Рэймонд Перри.
Миссис Флашинг энергично пожала руки хозяевам. Это была женщина лет сорока, очень стройная и прямая, пышущая здоровьем, хотя не такая высокая, какой она казалась благодаря своей осанке.