По морю прочь
Шрифт:
Она посмотрела на Хелен и сказала:
— У вас очаровательный дом.
У нее было выразительное лицо, глаза пристально смотрели на собеседника, а в манере поведения сочетались властность и нервозность. Миссис Торнбери играла роль переводчика, закругляя острые углы мягкими банальными замечаниями.
— Я взяла на себя смелость, мистер Эмброуз, — сказала она, — пообещать, что вы окажете любезность миссис Флашинг и поделитесь с ней своим опытом. Я уверена, что никто не осведомлен об этом крае лучше, чем вы. Никто не предпринимает такие прелестные долгие прогулки. И безусловно, никто не наделен такими энциклопедическими знаниями. Мистер Уилфред Флашинг — коллекционер. Он уже нашел несколько по-настоящему
— Вещи не старые, а новые, — перебила ее миссис Флашинг. — Он находит их, когда слушает меня.
Прожив в Лондоне много лет, Эмброузы неизбежно должны были знать хоть что-то о множестве людей, по крайней мере, держать в памяти имена, и, конечно, Хелен тут же вспомнила, что она слышала о Флашингах. У мистера Флашинга был магазин старинной мебели; он всегда говорил, что не вступает в брак, потому что у большинства женщин красные щеки, не снимает дом, потому что в большинстве домов узкие лестницы, и не ест мяса, потому что большинство животных истекают кровью, когда их убивают. В конце концов он женился на эксцентричной аристократке, уж точно не бледной и, судя по ее виду, отнюдь не вегетарианке, которая заставила его делать все, что он больше всего не любил, — так, значит, это она и есть… Хелен посмотрела на нее с интересом. Они вышли в сад, где под деревом был сервирован стол, и миссис Флашинг принялась за вишневый джем. Говоря, она имела обыкновение странно подергиваться всем телом, от чего дергалось и канареечного цвета перо на ее шляпке. Лицо у нее было живое, с мелкими, но правильными чертами, которые, вместе с ярким румянцем на щеках и сочной краснотой губ, свидетельствовали о том, что предки ее хорошо питались и были хорошо образованны.
— Меня не интересует ничего, что старше двадцати лет, — продолжила она. — Заплесневелые старые картины, грязные старые книжки — их запихивают в музеи, когда они годятся только в печку.
— Вполне с вами согласна! — засмеялась Хелен. — Правда, муж мой тратит жизнь на то, чтобы откапывать рукописи, которые никому не нужны. — Ее позабавило выражение испуга и неодобрения на лице Ридли.
— В Лондоне есть умный человек по фамилии Джон [45] , который пишет намного лучше старых мастеров, — сообщила миссис Флашинг. — Его картины приводят меня в восторг, а всякая старина меня совершенно не трогает.
45
Огастес Джон (1878–1961) — английский живописец, среди его работ — портреты известных литераторов.
— Но даже его картины состарятся, — вставила миссис Торнбери.
— Тогда я их сожгу или завещаю сжечь, — сказала миссис Флашинг.
— Кстати, миссис Флашинг жила в одном из прекраснейших старинных домов в Англии — в Чиллингли, — поведала присутствующим миссис Торнбери.
— Будь моя воля, я сожгла бы его завтра же, — засмеялась миссис Флашинг. Ее смех был похож на крик сойки — резкий и безрадостный. — Зачем человеку в здравом уме эти огромные дома? — спросила она. — Если ночью спускаешься вниз, на тебя сыплются тараканы и свет постоянно отключается. Представьте, вы открываете горячую воду, а из крана ползут пауки, что вы будете делать? — При этих словах она уставилась на Хелен.
Хелен пожала плечами с улыбкой.
— Вот это мне нравится, — сказала миссис Флашинг, кивнув в сторону виллы. — Маленький домик в саду. У меня был такой когда-то в Ирландии. Утром можно было прямо с постели срывать ногами розы через окно.
— А садовники не удивлялись? — спросила миссис Торнбери.
— Садовников не было, — хохотнула миссис Флашинг. —
46
Артур Джеймс Бальфур (1848–1930) — премьер-министр Великобритании от консервативной партии в 1902–1905 гг. Занимал и другие правительственные посты.
Ридли вздохнул, поскольку не ожидал понимания чего-либо от кого-либо, и меньше всего — от политиков.
— Однако, — произнес он, — в одном я вижу преимущество дряхлого возраста — ничто не имеет значения, кроме еды и пищеварения. Я лишь прошу — позвольте мне догнивать в одиночестве. Очевидно, что мир несется во весь опор в преисподнюю, и я только могу сидеть тихо и вдыхать как можно больше табачного дыма, — простонал он и с меланхолическим видом намазал джем себе на хлеб. Эта резкая дама явно была ему несимпатична.
— Я всегда возражаю мужу, когда он так говорит, — ласково проговорила миссис Торнбери. — Ах, мужчины! Что бы вы делали без женщин!
— Прочитайте «Пир», — мрачно сказал Ридли.
— «Пир»? — крикнула миссис Флашинг. — Это латынь или греческий? Скажите, есть хороший перевод?
— Нет, — ответил Ридли. — Вам придется выучить греческий.
Миссис Флашинг опять закричала:
— Ха-ха-ха! Я лучше буду дробить камни на дороге! Всегда завидовала этим людям в очках, которые дробят камни и целыми днями сидят на этих милых кучках. Мне бесконечно милее дробить камни, чем чистить курятники, или кормить коров, или…
Тут из нижнего сада пришла Рэчел с книгой в руке.
— Что это за книга? — спросил Ридли после того, как она со всеми поздоровалась.
— Гиббон, — ответила Рэчел и села.
— «Упадок и разрушение Римской империи»? — спросила миссис Торнбери. — Чудеснейшая книга, я знаю. Мой дорогой отец всегда нам ее цитировал, в результате чего мы дали себе слово не прочесть из нее ни строчки.
— Гиббон, который историк? — вступила миссис Флашинг. — Я связываю с ним счастливейшие часы в моей жизни. Мы любили читать Гиббона лежа в постели — помню, об избиениях христиан, — когда нам уже полагалось спать. Это не шутка — читать такую толстую книгу, текст в две колонки, при свете, проникающем через щелку в двери, да еще от ночника. К тому же ночные бабочки — полосатые, желтые — и мерзкие майские жуки. Луиза, моя сестра, хотела, чтобы окно было открыто. А я — чтобы закрыто. Каждую ночь мы дрались насмерть из-за этого окна. Видели, как ночная бабочка погибает в ночнике? — спросила она.
И опять беседа была прервана. Хёрст и Хьюит показались в окне гостиной и затем вышли к чайному столику.
Сердце Рэчел быстро забилось. Она почувствовала, как все вокруг приобрело необычайную глубину и четкость, как будто при появлении молодых людей с поверхности предметов слетел некий покров. Однако приветствия прозвучали вполне обыденно.
— Простите, — сказал Хёрст, поднимаясь со стула сразу после того, как сел. Он сходил в гостиную и вернулся с подушечкой, которую аккуратно подложил под себя. — Ревматизм, — сообщил он, усаживаясь во второй раз.
— Это после танцев? — спросила Хелен.
— Стоит мне физически устать, за этим всегда следует приступ ревматизма. — Он резко выгнул назад кисть руки. — Прямо слышу, как трутся друг о друга мои отложения солей!
Рэчел посмотрела на него. Ей было смешно, и в то же время она испытывала почтение: верхняя часть ее лица смеялась, а нижняя изо всех сил старалась сдержать смех.
Хьюит подобрал с земли книгу.
— Нравится? — спросил он вполголоса.