По-настоящему безумно глубоко
Шрифт:
«Я намерен оскорблять тебя на протяжении всего этого испытания. И еще », — он поправил повязку на лбу, ударив ею по коже, — «ты же знаешь, что хочешь, чтобы весь город увидел, как я бегаю, как Джон Фонда».
«Джон Фонда?»
« Знаете . Мужская версия Джейн Фонды».
Смех зашипел в моей груди, клокоча в горле. «Детка, ты хотела бы иметь ее бедра».
«Она хотела бы иметь мои бедра», — возразил он.
Наши глаза встретились. Он ухмылялся. Эта кривая улыбка ударила меня, как ржавый
«У тебя десять минут, чтобы собраться». Он закатал рукава, закуривая еще одну французскую сигарету. «Кофе за твой счет, когда мы доберемся до Мейн-стрит».
«Я тебя ненавижу». Я стукнулся затылком об оконную раму.
«Точно так же, как и ты. А, Дот?» Он поднял голову, чтобы посмотреть на меня, и впервые с тех пор, как мы оба уехали, я почувствовала, что вижу его , действительно его. Никаких масок. Никакой бравады. Никаких колкостей. Просто Старый Роу.
"Что?"
Он подмигнул. «Ты сможешь это сделать».
КАЛ
«Что угодно» — En Vogue
«Я не могу этого сделать», — завыла я едва ли пятнадцать минут спустя, отставая от Роу, когда мы бежали по улице, обсаженной деревьями. Мои руки болтались по бокам, как две нитки переваренных макарон. «Я сдаюсь».
«Бросать курить — это для тех, кто бросает курить».
«Бросающие — мои люди». Я ударил себя кулаком в грудь. «Я такой бросающий, что даже не начинал . Никогда не записывал этот подкаст, помнишь?»
Роу замедлился, чтобы соответствовать моему темпу, и я заметил, что этот ублюдок даже не вспотел. Дождь хлестал наши лица. Это была морось, которую едва замечаешь.
«Ты устал или взволнован?» Дождь усилил его восхитительный запах, и мне пришлось напомнить себе, что было жутко наклоняться к нему. С другой стороны, это была не моя вина, что он был высоким, смуглым, красивым и таким татуированным, что выглядел как стол в следственном изоляторе.
«Я взволнован», — выпалил я излишне резко. «Ты правда думаешь, что я настолько не в форме?»
«Скажи мне, почему ты так взволнован?»
«Я продолжаю вспоминая, что заставило меня прекратить бежать, вспоминая тот день».
То, как они выгребали землю кулаками. Вываливали ее на меня, хороня меня заживо.
Дрожь прокатилась по моему позвоночнику. Я высунул язык, чтобы поймать немного дождя, как я делал это в детстве. Никаких костей. Обычно мне нужен был мой кофе, чтобы подействовать до того, как это сделает реальность. Но этим утром я его не выпил. Роу знал, что лучше не копаться в том, что меня спровоцировало.
«Тебе нужно сосредоточиться на настоящем», — решительно сказал он. «Оглянись вокруг. Расскажи мне, что ты видишь».
«Я вижу, что идет дождь. Давайте вернемся».
«Хорошая попытка. Я хочу, чтобы ты обратил внимание на свое
Газетчик неторопливо ехал на велосипеде, не держа руки наготове, бросая газеты в двери. Крутая дорога была украшена зелеными уличными фонарями и облаками оранжевых ликвидамбаров и кленов. Рев волн, разбивающихся о скалы неподалеку, напомнил моему мочевому пузырю, что я не опорожнил его перед тем, как выйти из дома.
Заметив необычный наряд Роу, разносчик газет проводил нас взглядом, врезался своим велосипедом в мусорный бак и отлетел на мягкую подушку из листьев.
Я поморщился. «Ты в порядке, приятель?»
«Ага. Отлично. Лучше не бывает!» — крикнул он, высунув руку из кучи листьев и помахав нам. «Привет, мистер Касабланкас».
«Привет, любопытный маленький засранец».
«Меня зовут Берт».
«Ладно, любопытный маленький засранец».
«Эй, ты же тот, кто решил выглядеть как участник Евровидения, так что не будь таким раздражительным». Я ткнул локтем в ребра Роу, в основном, чтобы иметь повод потрогать его. Мы медленно вернулись к бегу трусцой. « Кстати , о Евровидении, мы когда-нибудь поговорим о тот факт, что Австралия участвует в соревновании? Я имею в виду, что это страна Содружества, но Сингапур и Тринидад тоже. Где мы проведем черту?
Он слушал меня несколько минут, говоря о Евровидении — я был его большим поклонником, — но не мог особо внести свой вклад в разговор. Вскоре мы замолчали, продолжая бежать трусцой, и мои мысли вернулись к тому моменту в лесу, смывая все остальные мысли, словно течение.
Самодовольные лица, обрамлявшие небо, смотрели на меня сверху.
Кроссовки впиваются мне в ребра, пинают меня.
«Я хочу остановиться». Мой голос разлетелся вдребезги в горле, как битое стекло, а глаза горели. «Я ценю, что ты пытаешься помочь, но…»
«Почему зеленый?» — резко спросил он, отчаянно пытаясь поддержать разговор. Чтобы я продолжал двигаться.
«А?» — шмыгнула я носом, нахмурившись, пока мы продолжали бежать по дороге.
«Почему вы покрасили кончики волос в зеленый цвет? Что означает этот цвет?»
Ревность. Потому что ты встречался с Эллисон.
«Мир», — услышал я свой голос. «Я хочу мира, я хочу спокойствия — я действительно хочу немного поспать, черт возьми, — поэтому я покрасил его в зеленый цвет, чтобы проявить эту энергию в своей жизни. А теперь скажи мне, почему ты хочешь, чтобы я бежал».
Мы были в конце дороги и повернули направо к Мейн-стрит, это было дальше, чем я пробежал в прошлый раз.
«Дилан», — сказал он, набирая скорость, отчаянно пытаясь заставить меня бежать трусцой.
Я заставил себя не отставать. «А что с ней?»
«Ты спрашивал, почему я тебе помогаю. Я делаю это из-за Дилана. Она скучала по тебе. Постельный режим был жестоким для нее. Ты же знаешь, что она не может сидеть на месте. Раньше она играла в «Декарте», а потом тусовалась всю ночь в Портленде до беременности. С тех пор «Ты вернулся, она стала больше улыбаться. Как будто часть ее, которая умерла, воскресла».