По-настоящему
Шрифт:
Вот такие вот строчки плясали у меня в голове после сеанса. Я бы так хотела быть похожей на Даниэллу. Хоть самую малость!..
Да, Стёпа едет в Москву. Его родители уже подыскали квартиру, где он будет жить. А ведь я ни разу в жизни не была в столице. Наверное, там красиво…
Почему-то Стёпа абсолютно уверен, что я должна поехать с ним.
Интересно, а в чём уверена я сама?..
Я попыталась поговорить об этом с мамой. Удивительно, в первый раз в жизни мы не смогли понять друг друга. Может быть, потому,
Я завела абстрактный разговор – о профессии.
– Не пойму, куда ты клонишь, Риша, – сказала мама. – Ведь мы же всё решили. Ты поступаешь на юридический.
– Ну да, мама, решили. А если я передумаю?
– Передумаешь? Почему?
– Потому что… Мам, я живу всем этим почти семнадцать лет! И знаешь, мне чуть-чуть надоело.
– Риша, семнадцать – это ещё очень мало. Сколько из них ты прожила сознательно? Десять лет? Чуть больше? Я работаю уже двадцать два года, и мне до сих пор нравится.
– Но ты ведь любишь свою работу, мама!
– А ты ещё её не знаешь! Неужели тебе не интересно? Вот смотри, у меня сейчас дело…
Дальше пошёл рассказ об очень запутанном деле, по которому мама как раз вынесла решение. Я не понимала и половины того, что она говорила, да, честно говоря, мне совсем не хотелось добираться до сути. Вечером я попробовала возобновить разговор, но, едва речь зашла о журналистике, папа прочитал мне пятиминутную лекцию о продажности журналистов и о том, что его дочь в этой братии не окажется никогда.
Запретный плод всегда сладок. Какие экзамены сдают на журфак?
Первый день последней школьной четверти. Ещё два месяца, и всё закончится. И не будет ни уроков, ни учителей, ни одноклассников. Их заменят лекции, профессора, однокурсники. Как странно, даже не верится, что я окончу школу так скоро…
Дружок, я не понимаю, что происходит. Такое ощущение, что я медленно теряю Олю. Она уходит всё дальше и дальше, и я ничего не могу сделать, чтобы вернуть её… хотя бы к жизни. Вчера, часов в двенадцать ночи, позвонила Олина мама. Она была очень расстроена. Искала Олю. Я удивилась, ведь и сама не знала, где она. Голос выдал меня, и я не смогла её прикрыть.
– Марина, ты не знаешь, что с ней происходит? Ведь вы же подруги, – допытывалась Ирина Петровна. – Она замкнутая какая-то, всё время ходит где-то, возвращается поздно…
Я пыталась объяснить, что Оля очень переживает из-за смерти Дика, но и сама слабо верила в свои слова.
Утром в школе Оля подошла ко мне:
– Зачем ты теперь лезешь в мою жизнь?
Я удивилась. И испугалась. Чего угодно можно было ожидать, но не этого.
– Оль, я не понимаю… О чём ты?
– Вы помешали мне уйти тогда, так хоть сейчас не лезьте, – резко сказала она и вышла из класса. Я помчалась на второй этаж, к Наталье.
Наташка изумилась не меньше меня. Неделю назад мирно пили чай на моей кухне – и вот пожалуйста. Конечно, имелась в виду Олина попытка самоубийства, но при чём здесь это? Наташа говорит, что остаётся только гадать. Нет, я тихо ждать следующей грозы не буду. Всё должно как-то выясниться, и, если надо, я готова чуть-чуть помочь событиям…
В очередной раз повздорили с мамой. Я рассказала ей, что Стёпа едет в Москву, поступать и учиться. И что я тоже хотела бы попробовать свои силы. Тем более что мы с ним могли бы быть вместе. Мама страшно рассердилась и долго говорила мне, что «уезжать на учёбу так далеко нет никакой необходимости», «закончить юрфак можно и здесь, в Сибирске очень хороший университет и много замечательных преподавателей» и «поступить в Москве самостоятельно невозможно, а денег на платное обучение у нас нет…» А уж идея, что мы могли бы «быть вместе со Стёпой», и вовсе привела её в ярость…
Нет, всё-таки дружить с родителями можно ровно до тех пор, пока с ними соглашаешься…
В университете был день открытых дверей. Я ходила на факультет журналистики. Большая удача – экзамены не совпадают по датам с экзаменами на юрфак! Может, стоит попробовать?
Правда, судя по всему, тайком…
Стёпе я пока ничего об этом не сказала. Он стал много заниматься, его родители наняли ему несколько репетиторов для подготовки к поступлению. Я только сейчас заметила, что он очень отдалился от мальчишек из «антигитлеровской коалиции» и общается в школе со мной, да и… всё?
С Олей – по-прежнему темно и непонятно. Она дёргается, кричит на меня и обижается по любому поводу. Ведёт себя очень неровно. Сегодня вечером, возвращаясь домой, я видела, как она заходила в соседний подъезд с какими-то девушками, явно старше нас. Меня это удивило и испугало.
Татьяна, видя наше с Олей охлаждение, усиленно предлагает мне свою дружбу. По-прежнему часто звонит, подсаживается ко мне на переменах и буквально не даёт побыть наедине со Стёпой. У него сейчас совсем нет времени. Собственно, как и у меня. Усиленно готовимся к выпускным и вступительным. На свидания – тридцать минут до репетитора. Звучит смешно. Выглядит обидно. Этого времени хватает только на «привет» и «пока» между двумя поцелуями…
Наташа тоже помногу занимается. Вчера она сказала мне, что будет пытаться поступить в Гнесинское училище. У меня был шок. Второй друг говорит мне о своём скором отъезде… Это чудо, что она смогла убедить родителей, что ей всё-таки нужно заниматься музыкой, а не строительством мостов. Ната рассказала, что Василевский, очень известный дирижёр, приходится её маме двоюродным братом. Две недели назад он былунихв гостях. И сам слышал, как Наташа играла на скрипке и на фортепиано и, главное, как она пела. После этого он несколько дней втолковывал её родителям, что такой талант нельзя зарывать в землю. Втолковал. Они сдались. Василевский сам будет готовить её к поступлению.
Оля окончательно замкнулась. Её новых приятелей, этих тёмных личностей, я вижу каждый день…
Быть не может! Случайно встретила Олиных знакомых в автобусе. Они вполголоса обсуждали наркотики. Кажется, речь шла о чём-то слабом, вроде марихуаны. Мы вышли на одной остановке. Они стали звонить кому-то из автомата. Похоже, Ольге. Я не могла долго смотреть на них и, чтобы не привлекать внимания, забежала в соседний киоск, притворившись, что страшно интересуюсь шоколадками.