По-настоящему
Шрифт:
Как всегда, в школе был праздник для учителей. Как всегда перед этим, вчера весь день пришлось бегать по городу, закупая цветы и конфеты. Занятие не самое приятное, тем более в компании с Татьяной. Да-да, она вызвалась мне помогать! Оля ушла с уроков из-за высокой температуры, так что мне волей-неволей пришлось принять Татьянино предложение. Мы два часа ходили по магазинам в поисках подарков. Причём она всё время пыталась подчеркнуть, что относится ко мне с искренней симпатией. Даже в кафе звала. Мне оставалось только удивляться. Может быть, я зря в ней сомневаюсь? Нет-нет, вряд ли.
Оля заболела. Второй день у неё держится очень высокая температура, при полном отсутствии каких-либо других симптомов. Даже Олина мама-врач не знает, что делать. Мне кажется, это нервное.
Я люблю его. Эта мысль заслонила собой почти всё. Мне нужен его ласковый голос и слова, от которых что-то переворачивается в груди. Его руки, нежно перебирающие мои пальцы. Его добрые глаза. Непокорные завитки волос. Губы, которые только один раз нежно коснулись моих – так, что это был ещё не поцелуй, но что-то важное, предшествующее ему… Мне просто нужен он. Иначе я сойду с ума…
Димка сегодня познакомился со Стёпой. Знаешь, дневничок, брат потом сказал мне: «Хороший парень. Твой». Не могу понять, как же я раньше жила без всех этих чувств. Как я могла десять лет сидеть со Стёпой в одном классе и совершенно не обращать на него внимания?
Оле стало немного лучше. Мы со Стёпкой к ней заходили. Он ведёт себя как настоящий джентльмен – поздравил с праздником мою маму, подруг. И, конечно, меня.
Мы целовались… И как! Захватывало дух, кружилась голова, не хотелось отрываться от его губ, такими мягкими, сладкими нежными они были…
…Обожжёнными губами вздох ловлю,Замираю, умираю и… ЛЮБЛЮ…Вечером мы ходили в кино. На старый-старый фильм «В джазе только девушки». Смеялись от души. А потом шли домой по всё ещё снежному, но уже подтаивающему городу. В какой-то момент, на набережной, я вдруг стала убегать от Стёпки и прятаться за деревья, а он догнал меня в два прыжка, подхватил на руки и поцеловал…
И я не могла ему не ответить.
Мы целовались долго-долго, не в силах вздохнуть, не в силах оторваться друг от друга, не в силах разомкнуть объятия. Мои глаза закрылись сами собой, я не могла видеть, слышать, думать, всё-всё-всё во мне сосредоточилось только в этом ощущении. Его губы к моим – и одно дыхание, один вздох…
Когда мы наконец оторвались друг от друга, у меня так сильно закружилась голова, что Стёпе пришлось поддержать меня. Было темно, но я видела всё так ярко – в сумерках двумя звёздочками горели счастливые Стёпины глаза.
– Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, РИША! – эти слова как музыка звучали в моём сердце.
– Я люблю тебя, – кричал он, танцуя на снегу. Я стояла, держась за ствол березки, и смеялась над его счастливым танцем. Невозможно было не смеяться.
«Я люблю тебя, Стёпка», – пело что-то во мне. Может быть, душа? Так хотелось сказать ему эти четыре слова, но язык не слушался. Сдержанность, строгость, привитые родителями, не давали мне сказать ему о своих чувствах вслух.
Впрочем, мои счастливые глаза и страстные поцелуи наверняка говорили больше, чем слова.
Самое сложное – это «вести себя прилично». Не обниматься в школе, на глазах у учителей, одноклассников и Татьяны. Не целоваться в здании школы, на пороге, в пределах видимости школы… Не шептать глупостей в телефонную трубку, когда дома мама, папа и Димка.
Впрочем, папа уже отметил, что глаза у меня «пьянющие от счастья». «Влюбилась», – констатировал он за завтраком, едва взглянув на меня. Я смутилась. «Да ладно, Ришка, мы ведь все были молодыми. Я вот до сих пор помню свою первую любовь,» – мечтательно протянул папа и тут же легонько получил ложкой по лбу. От мамы. Весёлая у меня семейка, ничего не скажешь…
Стёпа собирается поступать на факультет журналистики. Собственно, при его таланте это не удивительно. Сегодня он показывал мне свои рассказы. И стихи. По-моему, это просто великолепно. Он рассказал мне о своей мечте – репортёрско-корреспондентской работе и в будущем – авторской программе. Мне кажется, у него получится. Должно получиться.
Оля поправляется. Собирается прийти в школу на следующей неделе. Наташа вовсю занимается музыкой. Похоже, она намерена переубедить родителей и поступать в музыкальное училище. Или в театральное. О Петровском молчит. Пока, во всяком случае…
Дружок, я не знаю… Ничего не знаю. Куда поступать? Как? Родители видят меня юристом. Сказать больше – продолжательницей династии. Сначала я должна проработать лет десять следователем, потом стать судьёй. Всю свою жизнь я знала, что это правильно. Всю свою… как глупо звучит. Мне ведь ещё так мало лет! А теперь я не уверена, что хочу именно такого пути. Даже так – скорее нет, чем да. И дело совсем не в Стёпе, хотя и в нём тоже. То, что он хочет быть журналистом, не означает, что я должна идти за ним. Но… понимаешь, всегда было во мне что-то, что сопротивлялось маминым законам и папиным процессам. Да и вообще, я не хочу больше жить в атмосфере постоянной опасности, бояться за родителей, за Димку, а потом и за своих собственных детей.
Так что же? Это только говорят, будто профессию выбираем мы сами. Неправда. Мы выбираем то, что знаем. А знаем – от родителей.
Если я попытаюсь поступать на журфак, дома будет буря. «Журналист» – в нашей семье запрещённое слово. Папа их ненавидит и часто сравнивает эту профессию с проституцией. Ну да, в любой среде есть свои моральные уроды. Но ведь это не означает, что из-за пары десятков человек нужно вешать ярлык на несколько миллионов.