По найму
Шрифт:
Хьюи не сказал ни слова.
Перегородка была по-прежнему раздвинута. Ледбиттер честно собирался закрыть ее, чтобы посторонние голоса не отвлекали его; ему так хотелось оказаться наедине с машиной, насладиться тем безмолвным диалогом, который был для него содержательней любой самой интересной беседы. Но теперь его разобрало любопытство: что же все-таки произошло? Чтобы не закрывать перегородку, он повернулся назад и спросил:
— Куда теперь, сэр?
— Даже не знаю, — отозвался Хьюи. — Пожалуй, снова в Ричмонд. Ты ничего не имеешь против, краса
— Куда прикажешь, — отозвалась Констанция, несколько опешившая от его тона.
— Стало быть, в Ричмонд, — скомандовал Хьюи. — Как в прошлый раз.
Ледбиттер сделал движение, как бы закрывая перегородку, но оставил крошечную щелочку, незаметную в темноте.
Некоторое время в машине царило молчание, которое никто не хотел нарушать. Наконец Констанция сказала:
— Может быть, нам не следовало сегодня встречаться?
— Может быть, — отозвался Хьюи.
— Но, милый, это была твоя идея, хотя мне показалось, что в подобных обстоятельствах...
— Я слушаю.
— Это было бы неблагоразумно.
— Но я проявил упрямство, ты это хочешь сказать?
— Милый, у тебя такой грустный голос, — сказала Констанция. — Я понимала, что сегодня веселья не будет. По крайней мере, для меня. Да и для тебя, пожалуй, тоже. Во всяком случае, праздновать нам нечего, но раз ты так хотел, я пришла, чтобы... показать... показать...
— Говори же, — буркнул Хьюи.
— Чтобы показать, что между нами все остается по-прежнему.
— Боюсь только, — вздохнул Хьюи, — что теперь кое-что все-таки изменится — по крайней мере, мне так кажется.
— Почему? — испуганно вскрикнула Констанция. — Что случилось?
— Заткнись, идиотка, — прошипел Хьюи. — Он услышит.
— Нет, нет, не услышит: он задвинул стекло. Прошу тебя, Хьюи, скажи мне, в чем дело. Если тебе кажется, что мы не должны... оставаться в прежних отношениях, ну что ж, я все прекрасно понимаю. Ты ведь помнишь, я говорила, что, когда ты женишься, кому-то из нас не захочется продолжать по-старому...
— Но тогда ты, кажется, ничего против этого не имела, — сказал Хьюи. — Или я ошибаюсь?
— Нет, нет...
— Ты согласилась, что моя женитьба на Эрнестине не должна ничего изменить в наших отношениях?
— Ну в общем-то, да.
— Так что же, — вдруг спросил он, — заставило тебя передумать?
Наступила пауза, потом заговорила Констанция — голос у нее был смущенный и обиженный.
— Я все-таки не понимаю, что ты хочешь сказать. Я ничего не передумала. Может быть, это ты изменил свою точку зрения?
— Ну что ж, будем считать, что так.
— Ради Бога, не говори со мной таким тоном. Я ни в чем не виновата. Я очень боялась, что наступит день, когда наши отношения станут тебе в тягость.
— Что ты имеешь в виду?
— Твою женитьбу, милый Хьюи, а что?
— А то, что никакой женитьбы не будет!
— Не будет? — Несмотря на крайнее замешательство, в голосе Констанции послышались облегчение и слабая надежда.
— Нет, — сказал Хьюи. — Женитьба отменяется. А знаешь почему?
— Понятия не имею, — сказала Констанция, невольно защищаясь от прозвучавшего в его голосе обвинения.
— Кто-то послал Эрнестине анонимное письмо.
— Про нас с тобой?
— Имена там не назывались. Было лишь сказано, что у меня есть любовница и что я собираюсь содержать ее на деньги Эрнестины.
— Она показала тебе письмо?
— Нет, только прочитала.
— Ну и что она сказала?
— Я уже говорил: что не может выйти за меня замуж.
— Но ты объяснил ей, что все это неправда?
— Конечно. Но она так разволновалась, что не обратила на мои слова никакого внимания.
Он произнес это не столько с грустью, сколько с досадой, Констанция немного помолчала, а потом сказала:
— Господи, какой кошмар!
— Да уж, приятного мало.
— Еще бы. Все это просто ужасно. — Только сейчас смысл случившегося дошел до сознания Констанции. — Ужасно и для тебя, и для нее. Я прямо не могу прийти в себя. У меня в голове все перемешалось. Бедный, бедный Хьюи. Ты ведь очень привык к ней, может быть, даже любил ее — я ведь не знаю...
— Какая разница, любил или не любил, — сказал Хьюи.
— Почему ты так говоришь — разница большая. Я просто представила, какой это для тебя удар: ты ведь... очень рассчитывал на... на все те возможности, которые открылись бы перед тобой после женитьбы. У тебя были блестящие перспективы... Как все это обидно.
— Пожалуй, — согласился Хьюи.
— Ты бы получил возможность встречаться с разными людьми, устанавливать контакты, имел бы заказы. Ты бы смог путешествовать...
— Не надо сыпать соль на рану, — перебил ее Хьюи.
— Я просто хотела сказать, что надо обладать немалым мужеством, чтобы выдержать такой удар. Потерять все это...
— Все это и кое-что еще, — сказал Хьюи.
— Да, да. В общем, конец мечте. Но послушай, Хьюи...
— Ну?
— Не знаю, утешит это тебя или нет, скорее всего, нет, но все это время мне было очень тревожно за тебя. Когда я сказала, что Эрнестина развращает, ты меня не понял... Я имела в виду то, что она слишком уж щедро разбрасывает подарки, — ты ради Бога не подумай, что я лицемерю, говорю, как какая-нибудь школьная наставница, — просто от Эрнестины исходит слишком много незаслуженных благ, ты только не сердись... что я все это говорю именно сейчас...
— Да говори, что хочешь. Я же не могу тебе заткнуть рот.
— Прошу тебя, Хьюи, не обижайся. Как говорится, нет худа без добра. Ты ведь так мечтал стать большим художником — правда?
— Ты, во всяком случае, в это не верила, — мрачно заметил Хьюи.
— Ну, кто старое помянет... Просто мне не хотелось, чтоб успех пришел к тебе слишком легко — а это обязательно случилось бы, если б ты женился на Эрнестине. Светская жизнь — это отрава для художника, — так говорят многие. Уж не знаю, правы они или нет, но мне кажется, что художнику вредно порывать со своей привычной средой.