По найму

Хартли Лесли Поулс

Леди Франклин замолчала, и обе женщины вопросительно посмотрели друг на друга.

— Мне, право, неловко говорить об этом, — наконец произнесла леди Франклин, — это может показаться глупостью, наверное, я и в самом деле слишком серьезно отношусь к своей особе. Но это как раз связано с тем, что я вам говорила: природа к нам милосердна, она знает, как избавить нас от страданий, несмотря на наше упрямство. Что-то в нас постоянно ищет повод для страданий, вы со мной не согласны?

— Признаться, я об этом не думала, — сказала Констанция.

— В общем, если б не это, я бы вряд ли сейчас с вами разговаривала. Мне было бы слишком больно. Да еще все эти лекарства! Господи, чем они только меня не пичкали. Но теперь я совсем не волнуюсь,

правда?

— Я бы не сказала, что вы совсем уж не волнуетесь, — ответила Констанция, но, заметив, как помрачнела леди Франклин, раскаялась в сказанном.

— Наверное, вы правы, но по сравнению с моим прежним состоянием... Тогда мне казалось, что я грежу наяву, порой я вообще не могла отличить сон от яви... но потом вдруг все мои боли и печали улетучились и я снова вернулась к себе.

— Вернулись к себе?

Леди Франклин виновато улыбнулась.

— Вы, конечно, не обязаны понимать мой условный язык. Когда умер мой муж, мною завладела одна навязчивая идея. Врачи очень старались мне помочь, но наваждение не отпускало меня. Потом я вылечилась — не буду рассказывать, как это произошло. И вот новая трагедия... Казалось, я этого не вынесу, но затем совершенно неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, все мои терзания исчезли и я вернулась к своей старой печали по Филиппу. И сразу на душе сделалось так легко...

— Легко?

— О да! Знаете ли вы, как невыносим бывает яркий свет, иногда им даже пытают. Он ослепляет тебя, даже если закрыть глаза... Ну а теперь он померк, вокруг меня наступили сумерки, когда предметы становятся похожи друг на друга, вот и все мои чувства теперь похожи, я живу как бы на одной ноге. И я теперь не страдаю — сама удивляюсь, почему раньше мне казалось, что я страдаю. Я живу теперь словно в соборе, где ни с кем ничего произойти не может... ничего плохого. Я уверена, что недуг можно лечить недугом, по крайней мере, так случилось со мной, только для меня это не недуг, а избавление от недуга.

Констанция промолчала, и леди Франклин заговорила опять, но теперь в ее голосе зазвучали осторожно-неуверенные нотки:

— Видите ли, теперь я живу словно в заколдованном кругу: я не могу из него выбраться, но зато и ко мне ничто не может проникнуть. Такова уж моя судьба, и не пойди я в свое время против нее, все было бы в порядке. Я всегда буду о чем-то печалиться — так говорят мои доктора. Я не могу сердиться на окружающих и порицать их, даже если они того заслуживают: сознание собственной правоты не приносит мне никакого удовлетворения. Зато когда я вижу, что была в чем-то неправа — например, по отношению к Филиппу, я испытываю поразительное облегчение. Раньше я мучилась бессонницей, теперь же ко мне вернулся сон. Я все время сплю. Например, когда вы пришли, я спала.

— Простите, что я вас разбудила, — сказала Констанция. — Хотя в общем-то я поступила правильно. Меня очень настораживает ваше отношение к жизни. Я ни за что не поверю, что нормально жить затворницей. Это же самое настоящее безумие!

— Ну и что! — воскликнула леди Франклин, вскочила с кресла и в невероятном возбуждении заходила по комнате. — Лучше безумие, чем то здравомыслие, в котором я пребывала последнее время. Да, я подружилась с безумием! «Жизнь! Жизнь! — твердили мне все вокруг. — Надо вернуться к жизни!» Я поддалась на их уговоры, но что хорошего в этой жизни? Она мой враг, мой единственный враг — ну и, может быть, еще тот, кто послал это самое письмо. Что может принести мне возвращение к так называемой «настоящей жизни»? Сомнения, правду или ложь сказало письмо? Я буду мучиться, не убила ли я Хьюи, порвав с ним отношения, — что, кстати сказать, очень похоже на правду, хотя я, конечно же, не причастна к этой аварии. Я буду мучиться тысячью проблем. Жить «настоящей жизнью» — это значит блуждать от одной неизвестности к другой, терзаться в догадках, как поступать и кому верить. Гораздо спокойнее не тратить на это душевные силы, а отдаться

тому полудремотному состоянию, в котором я теперь нахожусь: я переживаю свою вину перед Филиппом, стараюсь вымолить прощение за свое легкомыслие, за то, что так и не сказала ему о своей любви, за то, что меня не оказалось с ним рядом в его смертный час. Если это называется безумием — тем лучше! Жить в прошлом хорошо хотя бы потому, что оно не в состоянии преподнести нам никаких сюрпризов.

— Вы в этом уверены? — спросила Констанция. — Значит, по-вашему, прошлое не может принести никаких сюрпризов? А что, если я сейчас расскажу вам кое-что из недавнего прошлого и вы измените точку зрения? Не желаете послушать?

Леди Франклин пришла в невероятное волнение.

— Да, то есть нет... Мне надо вспомнить. Вернее, вам придется мне напомнить... все это куда-то ушло... Нет, лучше не надо.

— И все-таки, мне кажется, об этом стоит послушать, — сказала Констанция, слегка повысив голос.

— Нет, нет, прошу вас, не надо. Мне и так все ясно. Я неудачница. Я приношу людям несчастье. Замкнувшись в себе, я смогу уменьшить исходящее от меня зло. Я уже сделала необходимые распоряжения. — Она заговорила отрывисто и по-деловому. — Моя секретарша ответит на оставшиеся письма в стандартной форме. Это, правда, не очень красиво, но выбирать не приходится: я хочу отстраниться от всех забот... хочу исчезнуть. Я уже вернула подарки, кроме... — на ее лице появилось выражение крайней неприязни, — кроме тех, что я получила уже после аварии. Надо бы открыть пакеты, посмотреть, что там, и, выразив признательность, вернуть. Только пока я не могу заставить себя это сделать. Констанция ухватилась за последнюю фразу.

— Конечно, надо их открыть, — сказала она. — Что вам мешает? Не сочтите за назойливость, но на вашем месте я бы сделала над собой усилие. Может быть, мое присутствие вам поможет. Я не буду смотреть. Могу даже, если хотите, уйти в соседнюю комнату.

— И в самом деле! — воскликнула леди Франклин. — Вы совершенно правы. Я должна поблагодарить друзей за их доброту. Но где же эти пакеты? Подождите, сейчас я их разыщу.

Она вышла из комнаты.

«Надо как-то ее растормошить, — думала между тем Констанция. — Надо дать ей понять, что нельзя всю жизнь прохныкать над своими душевными печалями. Конечно, если б вдруг она лишилась всех своих капиталов — ого-го, вот бы она забегала! Надо как-то встряхнуть ее, убедить, что одними миражами не проживешь. Но у нее это как раз очень неплохо получается — жить миражами! Вообще-то особого таланта тут не требуется, но у богачей, как всегда, и здесь есть преимущество перед всеми остальными». Размышления Констанции были прерваны появлением леди Франклин, за ней в дверном проеме маячил дворецкий с охапкой свертков. По ее указанию он положил их на диван между подушек, больше их было деть некуда: все столики были уставлены безделушками.

— Я могу идти, миледи? — осведомился дворецкий и в ответ услышал:

— Да, да. Если вы понадобитесь, Симмондс, я позвоню.

Дворецкий удалился.

— Видите ли, — обратилась леди Франклин к гостье, — я велела их убрать — мне неприятно находиться с ними в одной комнате, но, может, ваше присутствие как-то поможет мне...

Она подошла к дивану и стала рассматривать свертки. Позабыв о своем обещании, Констанция сделала то же самое. От перетаскивания с места на место у свертков был потрепанный и очень жалкий вид. Казалось, подарки страдали от того, что никому нет до них дела. Зрелище было настолько унылым, что Констанция отвела глаза и загрустила. Что и говорить, была тут и доля ее вины, но разве можно сознаться в этом, не причинив леди Франклин новых мучений. На душе у нее заскребли кошки. Скорее бы уйти! Зачем, ну зачем затеяла она этот визит. Эта мысль крутилась в голове, словно размагнитившаяся стрелка компаса. «Если б я верила, что существует возмездие за грехи наши, — вдруг подумалось ей, — то вот оно: жизнь без смысла, без цели, пустота...