По нехоженной земле
Шрифт:
наветренной стороны. Обогревшись в палатке, вновь вылезли наружу и соорудили
длинную стену, за которой укрыли собак.
Журавлев начал приходить в себя. У него снова появился интерес к окружающему.
В этот день он собрал собачью сбрую и починил ее. Потом сушил обувь и рукавицы.
Пытаясь отвлечь его от горьких мыслей, я рассказывал о гражданской [160] войне и
партизанском движении на Дальнем Востоке. О том, что были у нас тогда и радости
побед и горечь поражений.
таких не наживешь. Но время и борьба залечивали тяжелые душевные раны.
Появлялись новые товарищи, с которыми крепко связывали общие цели и стремления.
Журавлев слушал и молчал.
К вечеру метель начала было стихать. Немного прояснилось. Но вскоре мы
убедились, что это только временно. Сплошные низкие облака разорвались на юго-
западе. Их края закруглились и сделались почти черными. Где-то за облаками было
солнце. Отверстие в черной раме горело багровым светом. Мрачная картина не обещала
улучшения погоды. И действительно, скоро густой туман сузил наш горизонт до 50
метров, а вслед за ним опять ударил шальной ветер с юго-востока. Он задержал нас на
месте еще на сутки.
Сильно потеплело. Термометр показывал только — 23°, зато метель бушевала в
полную силу. Скорость ветра достигла степени сильного шторма.
Невольно возникал вопрос: «Сколько же мы еще просидим здесь?» Терпения у нас
хватало. А вот с продуктами и керосином дело обстояло хуже. Утром 14-го истекало
семь суток, как мы покинули нашу базу, а от намеченной цели были еще далеки. Если
бы перепало несколько дней ясной погоды и нашлась хорошая дорога! Погода, конечно,
должна выправиться. Но когда?
Пока что мы сидели в палатке, точно в мышеловке. Чтобы чем-нибудь отвлечь
Журавлева от его мыслей, я охотничьим ножом выстругал из доски от консервного
ящика домино и навязал Журавлеву игру. Но как я ни старался посильнее хлопать
импровизированными костями по крышке ящика, не мог заразить партнера обычным
азартом. Игра шла вяло. Сергей невпопад ставил кости и проигрывал. Мысли его
попрежнему были далеко.
Тогда я решил попытаться занять его другим. На этот раз, отправляясь в поход, мы
захватили с собой по книжке. Журавлев взял «Анну Каренину», но за весь поход так и
не раскрыл ее. У меня была книжка, рассказывающая о теплых странах. Описания были
слишком контрастны с окружающей обстановкой и потому занимательны. Одно место я
прочел вслух:
«Горы закрывают Рио-де-Жанейро от здоровых ветров, лишают его
вентиляции. Жители Рио очень ценят сквозняки...»
А в это время за тонкой парусиной нашей палатки трещал мороз и выла метель.
Мы только что потушили примус, но палатка уже более чем достаточно
провентилировалась. Журавлев не вытерпел: [161]
— Уступим бразильцам немного ветра. Так — недельный запас, — проговорил он,
натягивая на голову меховой капюшон.
Книжка заинтересовала Журавлева, он попросил ее и, забравшись в мешок, начал
читать. Я был рад уже и этому.
В хаосе айсбергов
Только 15 марта мы вновь получили возможность двинуться дальше. Ночью
метель стихла. К утру лишь в северном и северо-восточном направлениях попревшему
стояла сплошная стена тумана. Есть там земля или нет, определить было невозможно.
На северо-западе хорошо просматривались ледниковый щит и отвесная стена глетчера.
Решили держать курс на них, зацепиться за ледниковый барьер и вдоль него
пробиваться к северу.
Тронулись в путь с надеждой, что туман, наконец, рассеется. Наличие его здесь в
марте было необычным. Повидимому, где-то недалеко были вскрытые льды. Только
этим и можно было объяснить его происхождение.
Вскоре после выступления из лагеря поднялись на низкий, плоский айсберг и
проехали по нему более двух километров. Максимальная высота его не превышала
шести метров. В прошлом, очевидно, это был язык какого-то ледника, сползший в воду
по отлогому склону и целиком оторвавшийся от своей основы. Наш курс счастливо
совпал с его протяжением в длину, хотя и ширина его была огромна, не менее 800
метров. Спуститься с айсберга оказалось несколько труднее, но все же мы в конце
концов нашли забой, только на два метра не доходивший до кромки обрыва, сбросили
собак и на руках спустили сани.
С этой минуты началась дорога, которую вряд ли могла бы нарисовать самая
горячая фантазия. Айсберги все теснее и теснее окружали нас. Среди них уже не было
ни одного пологого. Они, как башни, высились со всех сторон. Многие достигали
высоты 20—22 метров.
Часто коридоры между ними суживались настолько, что через них с трудом можно
было провести сани. Большая часть проходов была забита мягким, как пух, снегом. В
нем мы начали тонуть по пояс. Собаки беспомощно барахтались и, не находя опоры,
погружались в снег с головой. Приходилось самим вытаскивать не только сани, но и
собак. Мы сбросили малицы, работали в одних меховых рубашках и не чувствовали 27-
градусного мороза. Но это было не самое худшее. По сравнению с дальнейшим можно
было сказать, что мы до сих [162] пор шли легко. Чем больше мы приближались к