По обе стороны любви
Шрифт:
И лишь самые завистливые из матрон, чья женская власть была низложена еще до учреждения пополанского Совета, осмеливались проворчать вслед, что монна Джулия Донати, пожалуй, не выйдет замуж и в этом году, ибо телесное изобилие ее уже достигло размеров, угрожающих даже самым рослым женихам быть раздавленными в постели в первую же брачную ночь.
И только самые злые на язык болтали, что безутешная вдовушка донна Лукреция опять наняла себе нового садовника, еще моложе и красивее прежнего — того, которому не под силу оказалось ухаживать за дюжиной чахлых розовых кустов.
Увы, находились даже и такие, что осмеливались возводить напраслину на молодую супругу почтенного синьора Мореска! И даже осмеливались утверждать, что не однажды, мол, доводилось людям уважаемым видеть ее, донну Веронику, в шумных факельных шествиях, затеваемых молодыми бездельниками из нобилей и мальчишками-подмастерьями! И уверяли, кроме того, что случалось кое-кому встречать ее также в узеньких кривых улочках, весьма мало подходящих для прогулок знатных дам, ибо там едва могли разминуться две повозки, груженные углем, или разойтись два неуклюжих купца в толстых суконных мантелло. А еще, понизив голос, добавляли сплетницы, своевольная молодая жена в один прекрасный день чуть было не опозорила мужа, вознамерившись сопровождать его не куда-нибудь, а на СОБРАНИЕ ПРИОРОВ! И не без труда удалось супругу отговорить ее от кощунственной затеи…
Но как могли легкомысленные причуды супруги, хотя и чтимой всеми за красоту и знатность, прийтись по вкусу почтенному синьору Пьетро Мореска? — вот над чем ломали свои украшенные шелковыми чепцами головы престарелые кумушки. По всему видно, что дело тут не обошлось без приворотного зелья! А иначе с чего бы вздумалось синьору приору приглашать в дом беспутного Анджело Торнезе, именующего себя учеником прославленного мастера кисти, самого мессера Чимбауэ, и приказывать тому расписать верхний этаж палаццо, словно купол собора? Да ведь всей Флоренции давно известно, что этот святотатец был изгнан из дома великого художника, ибо вместо прославления великих дел Творца, не обделившего его талантом, повадился транжирить свой дар на изображение низких, убогих, ничем не примечательных смертных!
И вот теперь, если верить старухе Брунеллески, громадное лицо хозяйки занимает почти всю парадную стену и бесстыдно улыбается каждому входящему в верхний зал!
Глава 8
— Совсем раздружилась ты с головой, подруга, вот что я тебе скажу, — высказалась Светлана и оглядела Веронику в соболезнующем недоумении.
Подумала и добавила:
— Хотя чего удивляться! Вот где-то в развитой стране, я читала, учителя после семи лет работы не допускаются к свидетельским показаниям.
Все произносимое в учительской звучало совсем по-другому, чем в коридоре. Симметрично расставленные столы, мощный фикус в углу и аккуратно собранные в складки кружевные маркизы на окнах как будто придавали каждому слову легкое эхо. А может, наоборот, — подтверждали все сказанное уважительным безмолвием.
А может, просто в тишине урока здесь был четче слышен любой звук.
Вдруг Вероника заплакала. Слезы полились ни с того ни с сего — будто труба прорвалась, так что она сама изумилась и даже испугалась, поскольку такого с ней на рабочем месте ни разу не случалось.
Светлана тоже изумилась, а потом всполошилась.
— Ну ты чего, в натуре? — засуетилась она, отрывая Вероникины руки от лица и подсовывая ей бумажный носовой платок. — Счас же явится кто-нибудь! И на урок зареванная пойдешь? Прям как маленькая, честное слово… Я ж для твоей же пользы! Кто вообще в наше время пишет? Зачем?! Ты как на Луне живешь, ей-богу! Кругом компьютеры, видео! Ну, я еще понимаю — детектив или там триллер, в дороге почитать куда ни шло… И что тебе вообще в голову ударило?
В коридоре послышались каблучный перестук и голоса. Вероника поспешно высморкалась.
— Еще эротика в крайнем случае, — зашептала Светка, косясь на дверь. — В подарок могут взять, если в красивой обложке. Так ты ж такое не потянешь!
— Почему это не потяну? — осведомилась Вероника и устремила на подругу красные глаза.
Светлана развела руками и воздела глаза кверху.
Вероника продолжала недоумевающе хлопать мокрыми ресницами.
— Ой, ну ты спросишь тоже! — наконец фыркнула Светка. — Как бы тебе объяснить? Ну, ты у нас женщина вся из себя положительная, благонравная… только отсталая малость. Лет так примерно на двести! Вот при крепостном праве, к примеру, тебе б цены не было! При купце Калашникове…
— Но я же не нарочно! — одновременно со стуком распахнувшейся двери взмолился нежный голосок, и физкультурница Людочка, вся в бело-голубом, стройная, как лыжница из рекламы жвачки «Орбит», впорхнула в учительскую.
— Так что из этого? Вами исправлено одиннадцать оценок. Одиннадцать! — прокурорским голосом вымолвила завуч, держа Людочку под локоть крепкой рукой и ведя ее, как конвоир, к журнальным ячейкам. — И это только за первую четверть. А точнее, за первый месяц! Полюбуйтесь! — И, как фокусник, мгновенно вытащила и открыла журнал.
— Но, Татьяна Сергеевна! — опять взмолилась Людочка и отшатнулась.
— Нет уж, вы не отворачивайтесь! — неумолимо подступала к ней завуч. — Вы вообще-то в каком состоянии берете журнал?
— Я?.. В каком смысле? — Хорошенькое Людочкино личико пошло пятнами.
— В самом прямом, дорогуша! Я вам на будущее горячо советую: если чувствуете, что у вас сегодня спад интеллектуальной активности — не трогайте журнал вообще, я вас очень прошу! И даже из спортзала в этот день не выходите.
Людочка безмолвно рисовала в воздухе руками какие-то разводы. Выглядело это грациозно, как в балете.
Вероника украдкой кивнула ей ободряюще: мол, обойдется!
И тут же грянуло металлическое:
— А вот вас, Вероника Захаровна, я бы попросила выбирать выражения при общении с родителями! А то входишь в учительскую — что такое? Сидит какая-то мамаша, в шортах, развалясь, нога на ногу, журнал полистывает да еще и жвачку жует. А учительница перед ней навытяжку в чем-то оправдывается! Она в вас хоть не плюнула своей жвачкой?!