По обе стороны любви
Шрифт:
— Вообще-то учителя, я заметил, особый народ! Похожи на детей, — неожиданно сообщил он, выслушав ее. — Проводили мы для них пару мероприятий… Играют в игры, водят хороводы!
И покивал ей доброжелательно.
Она перевела дух.
Однако едва уловимая тень разочарования все же время от времени мерещилась Веронике на лице мэтра, в особенности когда он опускал глаза, поднося ко рту чашечку кофе с нарисованным иероглифом (сама она в середине разговора с изумлением обнаружила перед собой точно такую же чашечку).
— Но — Данте! — вдруг воскликнул он и отшатнулся назад в своем кресле.
И тут-то ее обдало холодом из его распахнувшихся глаз, подобных мощным прожекторам, устремленным на сцену!
— Хотелось бы полюбопытствовать — откуда возникла сама идея? И что вы читали по этому вопросу? Из каких источников, так сказать, черпали вдохновение?
— Читала, да… Сначала «Божественную комедию» с комментариями — не считая, конечно, стихов и «Новой жизни»… потом трактат «Пир» в сокращенном изложении, биографию Голенищева-Кутузова… да, и Мандельштама «Разговор о Данте».
Отчитывалась она поспешно, чуть не скороговоркой, опасаясь, что голос ей вот-вот изменит.
— И еще биографии Боккаччо и Дживилегова — биографии Данте, я имею в виду… И Борхеса «Десять эссе о Данте». А насчет идеи точно не могу сказать, как-то все так… спонтанно…
Не рассказывать же было, в самом деле, о посещении музея!
Слушая ее, он кивал, словно бы подбадривая. И вдруг спросил отрывисто:
— А иллюстрации Уильяма Блейка к «Комедии»? Неужели не видели? Уильям Блейк, поэт и художник! Восемнадцатый век, начало девятнадцатого. «Пророческие поэмы», которые никто не оценил при жизни… Хотя в школьной программе это, очевидно, не проходят?
Прожекторы в глазах опять включились. Вероника виновато качнула головой, чувствуя, что позорно багровеет.
Но так же неожиданно режиссер вдруг отвлекся от темы и погрузился в свои думы. Невидящий взгляд его соскользнул с нее и устремился в окно, в дальние дали. Она замерла, не решаясь перевести дыхание. В висках стучало. «А ведь до сих пор ничего так и не сказал!» — ехидно заметил чей-то голос внутри ее.
Однако режиссер словно услышал!
— Ну что ж, о вашей пьесе… — молвил он наконец и цепким взглядом глянул в лицо Вероники.
И она с ужасом ощутила невероятную силу и мощь этого незнакомого мужчины — тощего, не первой молодости, — невесть как заполучившего абсолютную власть над ней!
Он мог просто-напросто убить ее одним словом. Мог прекратить поступление кислорода из атмосферы в ее легкие.
И похоже, ко всему в придачу он имел очевидные садистские наклонности! Он выжидал. Он явно наслаждался её беспомощностью, смаковал ее позор. Как могла она собственными руками отдать ему проклятую папку?! Как посмела вообразить…
— …можно сказать хорошие слова, — наконец закончил он фразу и посмотрел на нее как бы с удивлением. С таким подчеркнутым АКТЕРСКИМ удивлением.
А может быть, он желал уничтожить ее особо утонченным способом — издевкой? Окаменев и вперив глаза в полированную поверхность стола, она ждала продолжения. Надо было вытерпеть все это до конца. Как говорится, назвался груздем…
— Язык и речь персонажей, в общем, достаточно убедительны, — все с тем же удивлением продолжал он. Вероника не решалась поднять глаза и поверить собственным ушам. — Я бы даже сказал — характерны… Да в общем-то и сюжет, и внутренняя динамика… и определенное знание драматургических принципов… все это в общем-то присутствует. А скажите, это уже не первая ваша пьеса? — вдруг перебил он сам себя. И в первый раз посмотрел на Веронику не театрально, а по-человечески: внимательно и с любопытством.
— Н-нет… то есть… ну, я еще писала сценки для школьных конкурсов, — удалось выдавить ей.
— Часто бываете в театре?
— Д-да… но тоже в основном организованно… в смысле с классом.
— Понятно, — кивнул он и обратил задумчивый взор к окну.
В профиль он стал похож на математика, составляющего сложное уравнение. И пока он его составлял, прошла определенно целая вечность. После чего он вдруг обернулся и улыбнулся заговорщицки, как школьник:
— А ведь бывает, человек прыгает с места сразу на три метра — просто ему не объяснили, что начинают обычно с одного!
Вероятно, в этом замечании заключалось нечто смешное. В ответ она тоже добросовестно попыталась изобразить улыбку.
— Правда, образ вашей Беатриче несколько расплывчат, — с неожиданным раздражением сообщил он, и сердце ее тут же упало. — И потом, все эти «со вздохом встает» и «не оборачиваясь, с каменным лицом» — это уж, извините, не ваше ведомство! Это уж наши режиссерские заботы!
После этого он взглянул на ее лицо и немного смягчился.
— Впрочем, аура слов Данте, безусловно, присутствует… — прибавил он и сделал плавный жест в воздухе, после чего снова принялся за свое уравнение.
Минула еще одна вечность. У Вероники уже не осталось сил ни думать, ни чувствовать. Она тупо ждала конца процедуры.
— В общем-то мы уже обсудили это в кругу… так сказать, в коллективе, — заговорил он новым, официальным голосом. — И хотя репертуар на будущий год уже практически утвержден…
Она затаила дыхание. Но пауза все длилась, длилась…
И тут она наконец догадалась: все это были актерские штучки! Все эти эффектные паузы, и ненароком брошенные взгляды, и перепады настроения — АКТЕРСКИЕ ШТУЧКИ! Так зачем же ее понесло на этот спектакль? В этот театр одного актера?!
— …один вариант все же есть! — продолжил он прерванную речь и опять заговорщицки улыбнулся. — Существует, скажем, такая форма работы — театр разыгрывает пьесу. Заметьте: ра-зыг-ры-ва-ет, но не играет! То есть он как бы представляет лучшее в ней — какие-то фрагменты, сцены. И кстати, как раз в этом сезоне у нас намечена презентация книги молодых авторов — тоже своего рода форма работы… Что бы вы сказали, если бы и вашу пьесу мы присоединили туда же? Допустим, сцену с Беатриче на балконе?