По образу дракона
Шрифт:
Рацца сделал паузу, с удовлетворением наблюдая, как на лицах его учеников застыло ошарашенное выражение.
– Они называют это сухой гибернацией, или иначе молекулярным сжатием. Процесс запускается автоматически, как только тела рептилий перестают подвергаться постоянному смачиванию водой.
– Вы хотите сказать: как только прекращаются дожди? – осмелился спросить Нат.
– Да! Едва увлажнение становится для них недостаточным, они впадают в спячку. Их мускулы, внутренние органы, кожные покровы затвердевают до предела, можно сказать, «минерализуются». Их жизнь приостанавливается, и они превращаются мумии тверже самого крепкого камня. Обезвоживая свои оболочки, они противопоставляют солнцу прочный панцирь – результат естественной кальцификации тканей. Лишь сердце и некоторые фундаментальные доли мозга не подвергаются
Рацца замолчал, тяжело дыша и стиснув пальцами ткань своего одеяния.
– Вы устали, учитель! – робко сказал Акарис.
Но Рацца отмел замечание взмахом рукава.
– Каждый год они на шесть месяцев впадают в это личиночное состояние. Превращаются в народ статуй. Только осенний дождь, заструившись по их телам, кладет конец этому каменному заточению, в котором они дремлют. Шаг за шагом активизируются химические процессы, выделяются гормоны, они истачивают и разрушают минеральный кокон, защищающий клетки. Эти существа можно сравнить с черепахами, чей панцирь на полгода становится мягким и гибким. Да, думаю, это хороший образ: черепаха с изменяемым панцирем – то кость, то плоть…
Нат снова потрогал руками обоих неподвижных чудовищ: что каменный, что «живой», оба казались одинаковыми. И на вид, и на ощупь. В последней надежде он прикоснулся к драконьему носу, пытаясь уловить запах, какие-либо испарения… Ничего.
– Они не боятся ни молота, ни зубила, – заверил Рацца; от ненависти его голос звучал резче. – Не стоит и надеяться уничтожить их такими средствами.
– Но как же эта тварь попала сюда? – вдруг спросил Ульм, указывая пальцем на спящего дракона.
– По моему приказу, – веско ответил Рацца. – Как пример опасностей, которые подстерегают будущих искателей, и чтобы ни у кого не возникло мысли посчитать мои слова бредом выжившего из ума старика.
– Но… – пробормотал Акарис. – Но… что, если этот монстр проснется?
– До тех пор, пока сюда не проникнут дожди, чтобы окропить его, тебе нечего бояться! Он пребудет таким как сейчас – уснувшим на тысячи лет, навечно отрешенным от жизни.
– А он нас слышит? Видит? – встревожился Нат.
– Не думаю. Во время каменного анабиоза его функции замедлены до предела, а органы восприятия отключены. В лучшем случае, произнесенное перед ним слово достигнет его мозга лет через десять.
– Но если они настолько неуязвимы, что мы можем против них? – воскликнул вдруг Тоб. – Мы бессильны!
– Кто сказал, что они неуязвимы? – возразил Рацца, сверкнув глазами. – Да, молоток и зубило их не берут, это факт, но есть и другие способы их уничтожить. И в надлежащее время я обучу вас этим способам. А сегодня я лишь хотел, чтобы вы прикоснулись руками, чтобы на примере этого дракона вы осознали тот природный феномен, который позволяет нашим врагам выживать летом в пустыне. Но это свойство сопряжено у них с хитрой уловкой, которая осложнит вашу задачу. В своем коварстве они быстро поняли, какую выгоду сулит им их сходство с камнем. Вот за эту тактику мимикрии их и прозвали хамелеонами…
Рацца остановился и величественно поднял руку.
– Слушайте! – выдохнул он. – То, что я вам сейчас скажу, никогда не должно покинуть пределы ваших губ. Потому что в большинстве своем люди не догадываются о дьявольской силе хамелеонов. Обычно говорят только о драконах, но драконы ничего не стоят без своих хозяев, которые натаскали их выслеживать нас. Однажды эти палачи перестанут довольствоваться нападениями исподтишка и явятся сами, чтобы нас истребить. За одну дождливую ночь их армия достигнет подножия нашей скалы; они взберутся по стенам и хлынут в пещеры. Они обольют нас водой из насосов, зальют нижние уровни, повернут русла потоков так, чтобы мы оказались затоплены… Вот почему ваша задача столь важна и прекрасна. Наше выживание зависит от вас, от вашей самоотверженности и от вашей готовности умереть.
Воцарилась глубокая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием очага в середине зала. Из параболических зеркал на ящеров падали белые лучи – в точности как днем
Словно прочитав его мысли, Рацца сказал сухим тоном:
– Не поддавайтесь своему наивному восхищению! Все, что заключено в образе дракона, суть зло. Единственный свет, который можно увидеть в его глазах – это свет ненависти. Вот почему вы не должны иметь другой цели кроме одной: убить…
Нат опустил голову и отступил на шаг. От внезапного чувства тоски в горле возник комок.
– На границе пустыни стоят некрополи, – чуть слышно начал Рацца. – Города-кладбища с пустынными улицами и необитаемыми домами… Летний ветер, прошелестев по этим улицам, стихает, так и не встретив ни одной живой души. Там нет ничего – только дворцы, полные скульптур, с множеством балконов, поддерживаемых армией кариатид; выжженные сады, в которых расставлены эскадроны конных статуй. Барельефы в натуральную величину украшают стены храмов, каменные фигуры возлежат на каменных помостах. Каждый город – словно грандиозный музей с богатыми залами. Вознесенные на свои пьедесталы, сонмы идолов застыли в причудливых позах под палящим солнцем сезона засухи. А если вы проникните в жилища, что окружают площади, то увидите немыслимое количество алтарей, возведенных у ног неизвестных божеств, память о которых не сохранила ни одна мифология. Проблуждав день по этому городу, вы ощутите головокружение и удушье. Будто этот лабиринт статуй, остановленных на середине жеста, смыкается вокруг вас. Будто вы сейчас, подчиняясь неведомому колдовству, окажетесь в строю этой неподвижной когорты…
Рацца умолк, пошатываясь. На его правом виске набухла и пульсировала крупная вена. Нат больше не мог сдерживать свое любопытство.
– Вы хотите сказать, что…
– Да, ты правильно понял. Среди этих статуй далеко не все из камня! Это и есть та хитрость, с которой вам предстоит справиться. Люди воды отлично научились извлекать пользу из феномена сухой гибернации. Чтобы обезопасить себя от наших разрушительных набегов, они придумали использовать свое сходство с мрамором. Их скульпторы изваяли тысячи статуй в человеческий рост, чьи пропорции в точности соответствуют реальным. Для этого они использовали камень, зеленый, как их кожа, и не имеющий себе равных по прочности, который они обтесали и отшлифовали при помощи неизвестной нам техники. Так они создали целую армию фигур обоих полов и всех возрастов. Подлинный народ идолов немыслимой анатомической точности, установленных на пьедесталах, застывших у стен, взирающих с крыш зданий. А затем, как только наступает время гибернации, они сами включаются в эти композиции! Они смешиваются с толпой статуй – взбираются на каменных коней, занимают место в хороводе нимф, замирают над алтарями несуществующим божествам! Они путают карты! Кальцификация, которая превращает их кожу в панцирь, позволяет им создавать морок, дает возможность на целый сезон затеряться в этом лесу статуй. Теперь вы понимаете, почему их называют хамелеонами? Умножая число скульптур, они могут становиться невидимыми, растворяться в их массе. Теперь вы по собственному опыту знаете, насколько велико их искусство: ведь вы оказались неспособны выявить различие между драконами. Между подлинным и фальшивым, между изображением и его моделью…
– А зачем нужно их различать, если у нас только и есть, что жалкие молотки? – обиженно вскинулся Ульм.
– Когда вы отправитесь в странствие, вы будете вооружены не кувалдами, – отрезал жрец. – У нас еще есть мощные взрывчатые вещества…
– Так достаточно снести каждый город до последней статуи! – глуповато обрадовался Тоб.
Рацца раздраженно прищелкнул языком.
– Не все так просто! Далеко не все! Наши запасы взрывчатки хранятся с давних времен. Мы обнаружили их в глубине скалы, где их укрыли наши предки. Понимаете, что это означает? Что наша неразвитая наука не способна синтезировать эти вещества. Поэтому не может быть и речи о том, чтобы устроить вакханалию взрывов, чтобы снести каждый город до последней статуи! Наоборот, взрывчатку следует использовать с большим разбором, сперва научившись отличать каменных от живых в толпе неподвижных фигур. Живая материя, и только она, подлежит уничтожению. К чему нам истребление скульптур?