По образу дракона
Шрифт:
Возле стены, изборожденной ручейками воды, в расслабленной позе лежала молодая женщина. Ее лицу уже почти полностью вернулась живая мягкость, но тело еще оставалось оцепенелым. Капли, не переставая, падали на ее лоб, стекали по щекам и собирались в озерцо между ее грудей. Ее ладони покоилась на бедрах; пальцы била легкая дрожь. Нат хотел было дотронуться до нее, но, взглянув на собственные руки, раздумал. Ему вспомнилось, как Рацца внушал им: «Истинно, они подобны черепахам, но черепахам, которые по собственной воле могут делать свой панцирь твердым или мягким!»
Пока
Нат заметался, не зная, как ему теперь поступать. Его план расстроился. Раньше он рассчитывал, что гибернант не очнется полностью от своего онемения. Он представлял себе лицо из плоти, соединенное с мраморным телом, воображал свою пленницу с живой головой, прикованной к неподвижному туловищу, наполовину человек, наполовину статуя; он думал, что эта ущербность позволит ему приступить к переговорам с позиции силы. Он допустил ошибку. Гибернантам не требовалось полностью погружаться в воду, чтобы очнуться ото сна; достаточно было постоянного увлажнения лишь одной части тела, чтобы запустить общий процесс возвращения гибкости.
Нат вздохнул; его охватила безграничная усталость. Снаружи доносились голоса и песни. Люди дождя спрыгнули со своих цоколей и пьедесталов, сбросив до следующего сезона маски статуй. Женщины и дети резвились среди уже высоких стволов деревьев, собирали плоды и с наслаждением их поглощали. Мужчины раскапывали землю в поисках хозяйственной утвари, спрятанной перед наступлением лета. Скромные домашние сокровища вновь являлись на свет после шести месяцев, проведенных в песке: орудия для обработки земли, грабли, лопаты, серпы, плуги, но также и миски, шпатели, чашки и кувшины. Город мало-помалу переставал быть похожим на некрополь, дома оживали, наполнялись людьми. Жизнь входила в свою колею…
Вечером состоялся большой праздник, отголоски которого долетали до дольмена, но Нату уже было не до зрелищ. Он лежал в глубине лаза в том же положении, что и Боа несколько дней назад. Луна бросала на заросли деревьев металлический свет, и этот отблеск проникал в убежище как холодное лезвие.
И тут молодая женщина шевельнулась. Она осторожно согнула правую ногу, вытянула правую руку и положила ее на колено. Она двигалась очень медленно, словно недостаток увлажнения, которому она подверглась, частично парализовал ее моторные центры. Наконец, она повернула голову и наклонила ее к своему плечу.
Снова ее глаза вспыхнули радужным светом, от которого Нат вздрогнул. Ее губы странно поморщились, что могло бы сойти за улыбку; она открыла было рот, но слабость взяла свое, и ее челюсти вновь сомкнулись с сухим щелчком. Возможно, у него еще есть время убить пленницу, пока она сбежала и не подняла тревогу?
После недолгого колебания Нат пожал плечами. У него больше не было никакого желания убивать.
Он пролежал до утра, разглядывая свои изуродованные и отныне бесполезные руки.
К рассвету флейтистка обрела достаточно гибкости и настолько пришла в сознание, что смогла сесть, хотя ее движения по-прежнему были замедленными. Привыкший к ее присутствию и уделявший ей не больше внимания, чем какому-то зверьку, Нат буквально впал в ступор, когда она проговорила мелодичным голосом:
– Ты ведь гидрофоб, верно? Убийца… Я впервые встречаю… искателя, «разносчика смерти», как обычно вас здесь называют. Сними-ка шлем…
Сам не зная почему, Нат подчинился. Он наклонил голову и покачал ею слева направо, чтобы стянуть шлем. Наконец, его обнаженное лицо вынырнуло из-под каучуковой маски. Женщина издала звук, похожий на вздох.
– Сколько тебе лет? У тебя есть имя? Или они довольствуются тем, что присваивают вам номера, как машинам?
Нат решил не обращать внимания на ее высокомерный тон и ответил. Огромная усталость сделала его равнодушным к любым насмешкам; он хотел бы сейчас провалиться в бездонный колодец и уснуть, забыть обо всем…
– Почему ты меня похитил? – продолжала расспрашивать зеленокожая женщина. – Ты ранен, болен… Ты, наверное, хотел, чтобы я тебе помогла?
Нат сделал неопределенный жест. И заметил, что женщина смотрит на его искалеченные руки, страдальчески сдвинув брови.
– Тебе очень больно? – спросила она.
И, поскольку он ничего не отвечал, неожиданно добавила:
– Меня зовут Мюсси, мне тридцать шесть лет, или семьдесят два сезона, если тебе так понятнее. Мне сильно повезло.
Затем, без перехода, она снова впала в немое оцепенение, лишь изредка вздрагивая. Сознание вернулось к ней только к полудню, но ее жесты все еще оставались медленными.
– Праздник… – пробормотала она, не открывая глаз. – Ты слышишь? Сначала они оплакивали тех, кого больше нет, кого ваши взрывы превратили в пепел; теперь они воспевают дождь. Почему вы действуете так трусливо? Почему убиваете спящих, которые не могут ни спастись, ни постоять за себя?
– А почему вы натравливаете драконов на наши скалы? – возразил Нат. – Почему заставляете их пожирать женщин и детей?
Мюсси распахнула глаза и выдержала его взгляд.
– Мы их не натравливаем, совсем нет, – сказала она усталым голосом. – Это всего лишь сторожевые собаки, пугала, чья задача – вселить в вас страх и заставить держаться подальше. Мы не воинственный народ, но многие среди Древних опасаются, что однажды вы предпримете самоубийственный поход посреди сезона дождей, губительный набег, который застанет нас очнувшимися ото сна. Тогда вы с легкостью с нами расправитесь, ведь у нас нет никакого оружия: ни клинков, ни доспехов… Только драконы.
– Этого достаточно, – горько усмехнулся Нат. – Они проникают в наши пещеры, убивают детей, женщин, стариков…
– Это исключительные случаи, я уверена. Ваши старейшины нарочно ожесточают вас! Ведь и среди сторожевых собак иногда встречаются те, что душат кур…
– Мне всегда говорили, что ваша единственная цель – уничтожить всех нас до последнего…
– Глупости! Задумайся на секунду: если бы мы на самом деле этого хотели, мы бы уже давно это сделали. Достаточно было бы в сезон дождей обрушиться на ваши скалы, выставив драконов впереди, и затопить вас струями воды из насосов. Что бы вы смогли сделать? Со своей сверхчувствительностью к жидкости, вы тут же превратились бы в губки. Поверь, война не стоила бы нам ни одной потерянной жизни, и мы ее без труда выиграли бы!