По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]
Шрифт:
— Ничего особенного. Был у начальника.
— И как?
— Выхлопотал двух следователей.
— А я нашел надежных парней, из дружинников. Снабдил их данными о внешности Сашки, Боба и Кости. Они понаблюдают и за сторожами.
— Спасибо. Утром забери в райотделе остальные нераскрытые дела и приезжай. Их там штук десять осталось. Пусть уж до кучи будут… И еще узнай, готова ли экспертиза по отпечаткам пальцев. Если готова, привези заключение.
Первым дал знать о себе Дима Ряпушкин. Он позвонил рано, в девять утра, и закричал:
— Скажи, когда это кончится?! Неужели другого следователя
Через минуту он перезвонил и заговорил уже другим тоном:
— Привет! Дима, ты, конечно, все понял? Я звонил из кабинета своего шефа. Он показал мне телефонограмму
Чижова и обвинил в том, что я сам напросился на работу с тобой. Я должен был показать свою незаинтересованность. Сейчас сдам дела и часам к одиннадцати приеду.
Дима Воронец позвонил в десять:
— Здравствуй, дорогой. У тебя опять что-то интересное? Приказ есть приказ. Дела передал, выезжаю к тебе.
И вот мы опять встретились — три друга, три боевых товарища. Ряпушкин — коренастый, с большой седеющей головой и свернутым набок носом, весельчак и остряк. Он на два года старше меня. И Воронец, мой ровесник, — стройный, задумчивый, всегда изящно одетый шатен. Разные люди с разными судьбами, мы одинаково любили свою работу и все вместе обладали хорошо развитым, как говорят музыканты, «чувством ансамбля».
— Скажи, тезка, — спросил Ряпушкин, когда мы обменялись приветствиями, — как это тебе удалось снова вытащить к себе именно нас?
— Как? Попугай помог…
— Какой еще попугай?
Я рассказал друзьям притчу, которая тронула сердце начальника следственного отдела.
— Да-а, — заметил Ряпушкин. — К Чижову подход нужен, напрямик ничего бы не вышло. Ведь ты совсем недавно, перед отпуском, работал с Воронцом в Бесовце. Кстати, Коля Пулечкин, который возил вас туда, прочитал мне как-то твои стихи:
Ловить воров по Бесовцу Чижов доверил Воронцу… Чуть свет, уж мчатся в Бесовец Н. Пулечкин и Воронец. Держитесь, воры Бесовца! Вам не уйти от Воронца!..— Если верить слухам, — перебил его Воронец, — то Коля сочинил на эти стихи песенку. Исполняет ее в нашем гараже и с гордостью говорит, что музыка его, а слова… Слова — народные!
Кабинет задрожал от смеха.
— Хватит, братцы, — попросил я. — Повеселились, и будет.
— Пять минут смеха заменяют килограмм масла, — сказал Ряпушкин.
— Или сто двадцать пять литров молока, — поддержал его Воронец.
— Говорю вам: хватит, — повторил я. — Пора переходить к делу… Так вот, я считаю, что вам надо знать все. Поэтому рабочий день делим пополам. С утра вы читаете дела, после обеда разъезжаемся по вокзалам для осмотра документов. Я беру Витебский, а вы поделите между собой Московский и Варшавский. Утром обмениваемся впечатлениями, продолжаем чтение дел, а потом опять на вокзалы. Документы осматриваем по схеме: дата отправления, отправитель, количество и марки покрышек, станция назначения, получатель. Если попадутся какие-нибудь другие интересные сведения, выбираем и их. Что с ними делать — решим потом.
Дверь в кабинет открылась, вошел Каракозов. Я познакомил его со своими друзьями, потом спросил:
— Ну, сколько дел привез на этот раз?
— Десять, — ответил оперуполномоченный. — Все они падают на первую половину прошлого года. Пальчики в них отсутствуют. Привез и заключение экспертизы, по-моему, интересное.
Я взял заключение и сразу взглянул на последнюю страницу — туда, где эксперты излагали свои выводы. «Семь отпечатков пальцев, обнаруженных в разных гаражах, — прочитал я, — оставлены четырьмя лицами, причем одному из них принадлежат три отпечатка, другому — два». Случайность? Нет. Вероятнее всего, эти три и два отпечатка были оставлены преступниками. «Остальные два отпечатка, — дочитал я, — принадлежат иным лицам». Эти иные тоже могли иметь отношение к кражам, а могли и не иметь… Эх, вот было бы здорово, если бы эксперты могли назвать и фамилии хотя бы тех, кто оставил большинство следов!
— Я попросил экспертов вывести по отпечаткам дактилоформулы и проверить, не проходят ли они по учету. Оказалось, что нет, — сказал Каракозов, угадав мои мысли.
— Все у нас еще впереди, — ответил я. — Давайте внесем в сегодняшний план небольшие коррективы. Раз уж Сергей привез эти дела, мы их дочитаем, а вы, тезки, приступайте к чтению материалов, с которых началась вся история. Дальше читайте по хронологии. На вокзалы поедем завтра.
И потянулись дни, внешне почти ничем не отличавшиеся друг от друга. Утром обменивались информацией о результатах работы на вокзалах, подсчитывали количество отправленных покрышек, выявляли наиболее активных скупщиков и адреса, по которым они отправляли их. Потом я с Каракозовым уезжал на Витебский вокзал, где работы было значительно больше, чем на других вокзалах, а Ряпушкин и Воронец читали в прокуратуре дела. После обеда и они включались в осмотр документов.
На второй или третий день Воронец, придя в прокуратуру, глубокомысленно заявил, что столкнулся с явлением, природу которого он понять не в состоянии:
— На Украину и в Молдавию переправляется множество оцинкованных корыт, причем одни и те же лица отсылают по пятьдесят, сто и более штук. Ведь для семьи вполне достаточно одного-двух корыт — ребенка выкупать, белье постирать. Ну, можно третье взять, чтобы цемент замесить, а болыне-то зачем?
— Чудак ты, Дима! — ухмыльнулся Ряпушкин. — Живешь в городе и ни забот, ни хлопот не знаешь. Они же корытами дома свои кроют!
— Разве корыта делают для этого? — допытывался Воронец, который во всем хотел видеть смысл и очень страдал, когда сталкивался с бессмыслицей.
— Успокойся, — потешался Ряпушкин. — Конечно, не для этого. Но если бы в скупке корыт не было смысла, их бы не скупали…
— Скажите четко — надо выбирать корыта или нет? — раздраженно спросил Воронец. — Может, ими спекулируют там…
— Не надо. Мы ведем дело не о спекуляции корытами, а о краже автопокрышек и колес, — урезонил я его.