По остывшим следам [Записки следователя Плетнева]
Шрифт:
Дальше этого Ухов в своих показаниях не пошел. Просидев с ним до наступления темноты, я прекратил допрос, отправил Ухова в камеру задержанных и попросил у Потапова машину.
— Шофер целый день провозился с ней. Сейчас доложит, удалось ли что-нибудь сделать, — сказал Виталий Павлович.
Зазвенел телефон. Потапов снял трубку и заерзал на стуле, пытаясь перебить кого-то:
— Подожди, я тебе говорю: подожди! Ну вот так-то. В армии ты служил, уставы зубрил, а доложить, как положено, не умеешь! Все «беспокою» да «беспокою».
Через полчаса шофер остановил милицейскую машину прямо у избы участкового. В ее окнах горел свет. Я выпрыгнул из кабины, вошел в сени и остановился, услышав мелодию знакомого романса:
Так иногда в томительной пустыне Мелькают образы далеких, чудны* стран…
Я открыл дверь в горницу. У окна на табуретке сидел Иван Васильевич — в нижней рубахе, брюках галифе и тапочках. Он отдыхал. Рядом, на столе, хозяйка перетирала вымытую посуду, а на полу с пушистым серым котенком возился их сынишка.
— A-а! Дмитрий Михайлович! — воскликнул участковый. — Заходи, заходи!
— Мне дорого время, — ответил я. — Гришка задержан, ничего не признает. Надо предъявлять девчатам. Собери их. Я с машиной.
— Это мы мигом, — сказал участковый и, как был в одной рубахе, выскочил на улицу.
— Ваня, хоть телогрейку накинь! — крикнула жена, но его и след простыл.
Я опустился на табуретку, сделал из бумаги бантик, привязал к нему нитку и тоже стал играть с котенком. Под табуреткой что-то звонко упало и покатилось. Я нагнулся: у стены лежала бутылка из-под водки. Жена, почуяв недоброе, тут же положила на стол полотенце и замерла, прислушиваясь:
— Никак завелся, — с тревогой в голосе сказала она.
С улицы доносились звуки, похожие на поросячий визг. Я быстро вышел из избы. В хлеву соседей стоял настоящий переполох: пронзительный визг поросят сопровождался жалобным блеянием коз и ошалелым, во всю глотку, кудахтаньем кур. Женщина в сенях кричала:
— Что ты делаешь, окаянный?! Избу ведь спалишь! Думаешь — участковый, так и управы на тебя нет?!
— Я тебе покажу управу! — отвечал Иван Васильевич. — Я тебя заставлю власть уважать! Говори, куда спрятала девку, не скажешь — все вверх дном переверну!
Загремели пустые ведра… Женщина завопила:
— Зачем спички-то чиркаешь?! Солома ведь кругом, дурень! Сейчас людей соберу! Опозориться хочешь?
Войдя в хлев, я увидел участкового. Лицо его, освещенное спичкой, было искажено гневом. Ногами он поддавал пучки соломы, ведра — все, что лежало на полу. Куры летали над его головой, падали и, окаянно хлопая крыльями, метались из угла в угол, пугая еще более поросят и коз.
— Сказано тебе, она в Новгороде, — уже более спокойно объяснила хозяйка. — Обещала вернуться, да, видно, задержалась. На что она тебе ночью-то?
— Врешь! Здесь она! — наседал участковый. — А ну, открывай погреб!
— Иван Васильевич! — крикнул я. — Прекратите! Идите домой!
Иван Васильевич на минуту опешил, потом шагнул ко мне:
— Ты кто такой? Почему лезешь не в свое дело? Кто здесь участковый — я или, может быть, ты? Убирайся в свой драндулет и чтобы духу твоего не было!
Я крепко взял его за руки и, тряхнув изо всех сил, сказал:
— Слушай внимательно, Ваня! Иди проспись. Завтра попроси прощения у хозяйки. Понял?! Это мое условие. Девчонок утром привезешь мне сам и извинишься за то, что сделал меня соучастником этого безобразия. Иначе уважать перестану…
— Э-эх! — махнул рукой участковый и, сплюнув, нехотя поплелся к своей избе.
В Пролетарке Иван Васильевич появился на рассвете в сопровождении двух девушек. Оставив их возле дежурного, он поднялся на второй этаж и постучался ко мне:
— Привез, Дмитрий Михайлович!
— Обеих?!
— Так точно, внизу ждут…
Он постоял, переминаясь с ноги на ногу и ожидая, видимо, что я напомню ему про вчерашний день, но я молчал.
— Слушай, нехорошо как-то вышло, — не выдержал участковый.
— «Нехорошо» — это мягко сказано. За такие дела надо с работы гнать!..
Участковый не спорил. Видно было, что на душе у него скверно.
— Начальство знает? — робко спросил он.
— Сегодня не знает, завтра узнает. Разве в этом дело?
— Слушай, не говори, а? Я перед той бабой извинился. Жаловаться не будет. И ты меня прости… Клянусь семьей, сынишкой — больше не повторится…
— Хорошо, не скажу, но если нарушишь слово — все вспомню, и тогда ответишь сполна!
— Ладно, — обрадовался участковый. — Помочь тебе чем-нибудь надо?
— Взгляни на Гришку, он в камере, найди двух-трех таких же парней и понятых.
Иван Васильевич выполнил это поручение. Я попросил его привести всех, кроме свидетельниц, и позвонил дежурному, чтобы доставили Ухова. Ухову я предложил встать там, где захочет, и, когда Гришка сделал это, пригласил в кабинет Галю.
— Есть ли среди предъявляемых граждан тот, кто подарил вам бусы? — обратился я к ней.
Девушка, опустив глаза, молчала. Ухов же стоял, как вкопанный, пристально глядя на свидетельницу.
— Галя, вы ведь не на свидание пришли. Поднимите голову и ответьте на заданный вопрос! — потребовал я.
Девушка указала рукой на Гришку.
— Он подарил…
— Вы ошибаетесь! — сразу отреагировал на ее слова Ухов.
— Зачем же так, Гриша? — спросила Галя краснея. — Что же я, вру?
— Я вас не знаю и знать не хочу! — отрезал Ухов.
Я зафиксировал результаты опознания, предложил Ухову занять любое другое место и, попросив девушку подождать в соседнем кабинете, пригласил ее подружку. Валя указала на Ухова без колебаний, и сбить ее с толку ему тоже не удалось.