По полям и по воде
Шрифт:
— Это не Джордж Трайен? — быстро спросил я.
— Не знаю уж, который, да только он славный малый, — отвечает машинист, улыбаясь какому-то приятному воспоминанию. — Он тут на баке.
Я спешу на нос и нахожу там не Джорджа, а неугомонного Уайза, который сидит на бухте каната, немного более грязный и оборванный, чем при нашей первой встрече.
Он с нескрываемым восхищением рассматривает разложенную перед ним сухую одежду. Мне невольно приходит в голову, что обстоятельства, быть может, несколько уменьшили его природную веселость. Но он успокаивает меня, с места в карьер обращаясь ко мне:
— Вот денечки-то, а? Как, по-вашему, куда девались межевые знаки, которые вы там понатыкали? Ах, ты!
Последовавшая за этим восклицанием пауза выражает его восторг, вызванный парой высоких сапог, которые он с трудом натягивает на ноги.
— Значит, это вы вытащили старика из лачуги? Он совсем спятил. И дернуло же его остаться там, вместо того чтобы удрать со старухой! Он меня не узнал: принял за Джорджа.
Приводя этот разительный пример родительской забывчивости, Уайз, видимо, и сам не знает, смеяться ему или плакать. Воспользовавшись охватившей его борьбою противоположных чувств, я справляюсь о Джордже.
— Почем я знаю, где он! Если б он смотрел за скотом, а не гонял по прерии, вытаскивая из воды баб да ребятишек, он бы мог хоть что-нибудь спасти. Бьюсь об заклад, что он потерял все до последней шкуры. Послушай, — обратился он к проходившему мимо матросу, — когда нам дадут какой-нибудь жратвы? Я так проголодался, что готов ободрать и проглотить целую лошадь. Вот пообсохнет маленько, пойду-ка я в живодеры. Тут на одних шкурах, рогах да на сале вон сколько заработать можно.
Мне оставалось только дивиться его неукротимой энергии, которая в более мягком климате могла бы принести такие прекрасные плоды.
— Что вы теперь будете делать, Уайз? — спрашиваю я его.
— Делать-то сейчас и вовсе нечего, — отвечает практический молодой человек. — Наверно, придется обождать, покуда все не уладится. Земля немногого стоит и еще не скоро войдет в цену. Хотел бы я знать, где теперь старик будет забивать новые вехи.
— Меня беспокоит ваш отец, Уайз, да и Джордж тоже.
— Мы со стариком отправимся к Майлзу. Том еще на прошлой неделе отвез туда старуху с ребятишками. Ну, а Джордж, наверно, уже там или у Альтаскара.
Я спросил, сильно ли пострадал Альтаскар.
— Он-то, должно быть, немного скота потерял. Джордж наверняка помог ему загнать стада на холмы. А его каса вон как высоко стоит. Бьюсь об заклад, что там воды и вовсе не было. Да... — Уайз призадумался, а потом с восхищением добавил: — Эти слизняки совсем не так глупы, как мы про них думаем. Голову даю на отсечение, что во всей ихней Калифорнии ни одного из них не затопило.
Появление «жратвы» прервало эту восторженную тираду.
— Я поеду дальше и постараюсь отыскать Джорджа, — говорю я.
Изумленный подобным чудачеством, Уайз с минуту таращит на меня глаза, но вдруг его осеняет.
— Вряд ли вы на этом деле много заработаете. Какой, бишь, там процент — или у вас компания на паях?
Я отвечаю, что мною руководит одно только любопытство, отчего сразу же падаю в его глазах. Несмотря на его уверения, что Джордж цел и невредим, я ухожу с каким-то тягостным чувством.
Люди, которых мы время от времени подбирали, с похвалой отзывались о мужестве и самоотверженности Джорджа, который выручил и спас очень много народу. Но мне не хотелось возвращаться, не повидавшись с ним, и вскоре я решил отправиться на лодке к valda — нижней террасе предгорья — и навестить Альтаскара. Быстро закончив сборы, я простился с Уайзом и пошел последний раз взглянуть на старого Трайена, который спокойно и безучастно сидел возле топки. Вслед за тем наша лодка, управляемая сильными, умелыми руками, отчалила от катера.
Снова пошел дождь, и поднялся резкий ветер. Мы взяли курс на запад и вскоре, судя по сильному течению, вошли в русло ручья Эспириту Санто. По временам мы встречали развалины амбаров и полузатопленные ветлы, увешанные сельскохозяйственными орудиями.
Наконец мы выходим в огромное безмолвное море. Это llano Эспириту Санто. Вокруг меня свищет ветер, разводя в пресном мелководье бутафорскую зыбь, и я мысленно возвращаюсь к тому октябрьскому дню, когда я ехал по этой бесконечной равнине, глядя на резкие очертания далеких холмов, которые теперь скрыты низкими облаками. Люди гребут молча, и теперь, когда нервное напряжение спало, я снова ощущаю тоскливое уныние, владевшее мною тогда. По мере того как мы удаляемся от берега ручья, становится все мельче, и, машинально опустив руку за борт, я нащупываю верхушки кустов чимизаля, из чего заключаю, что вода пошла на убыль. К северу от линии ольшаника виднеется черный курган, возле которого бурлит встречное течение. Чтобы обойти его, мы поворачиваем вправо, и я узнаю этот курган. Поравнявшись с ним, я прошу гребцов остановиться.
Близ вершины кургана стоит столб, на котором выведены буквы L.Е.S.[7], а пониже привязана затейливая риата. Это риата Джорджа. Она перерезана каким-то острым инструментом, а рыхлая песчаная почва холма истоптана лошадиными копытами. К столбу пристал клок конского волоса. Все это может служить памятным знаком, но никак не руководящей нитью.
Ветер все крепчал. Мы продолжаем упорно продвигаться вперед, сменяя друг друга на веслах и все чаще отталкиваясь шестами на мелководье, но valda, или терраса, все еще далеко впереди. Я по памяти угадываю направление излучин ручья и время от времени простым землемерским способом определяю расстояния, и моя команда проникается безграничной верой в мои способности. Ночь застает нас на нашем полном препятствий пути. Впрочем, положение не так опасно, как кажется, и я стараюсь подбодрить гребцов, из которых многие еще новички в такого рода судоходстве, уверяя их, что впереди нас ждет надежный приют. Наше плавание продолжается таким образом до восьми часов, когда мы высаживаемся на сушу возле ивняка. Несколько сот ярдов мы шлепаем по вязкой грязи, пока наконец не выходим на сухую дорогу, и тут перед нами, подобно снежной насыпи, вырастают белые стены усадьбы Альтаскара. Во дворе движутся огни, но дом погружен в свой обычный могильный покой.
Я вошел во двор, один из пеонов узнал меня, и в коридоре меня встретил Альтаскар.
Я так ослабел от усталости, что мог только попросить его оказать гостеприимство людям, которые тащились вслед за мной. Альтаскар взглянул на мою руку, в которой я все еще сжимал обрывок риаты. Я начал, запинаясь, говорить ему о Джордже и о своих опасениях, но он с необычной даже для него мягкостью ласково положил мне руку на плечо.
— Poco a poco[8], сеньор, не теперь. Вы устали, вы голодны и замерзли. Вам нужен отдых.
Он проводил нас в маленькую комнату и налил моим спутникам французского коньяку. Они выпили и улеглись перед очагом в большом зале. В эту ночь в доме царила особенно глубокая тишина, и мне даже почудилось, что шаги в коридоре звучат мягче и легче обыкновенного. Лицо старого испанца было еще более суровым и непроницаемым, чем прежде, и казалось, будто эти древние стены вместе с их престарелым владельцем укрыли нас не только от завывающей бури, но и от всего мира.
Прежде чем я успел повторить свой вопрос, Альтаскар удалился. Через несколько минут перед нами появились два дымящихся блюда с chupa[9] и горячий кофе, и мои спутники жадно набросились на еду. Я выпил кофе, но усталость и волнение совсем заглушили во мне чувство голода.