По прочтении сжечь
Шрифт:
Номура усмехнулся:
– Пока надо ходить к Хэллу и смотреть, как он крутит четки. И считать президентов на стене. И тянуть все это до нужного момента.
После недолгого молчания Маруя задал вопрос:
– А как настроен Рузвельт?
– Он, к сожалению, настроен непримиримо. И вряд ли пойдет на какие-либо уступки, пока мы не согласимся убрать войска из Китая.
Маруя покачал головой:
– Выходит, что у нас нет никаких надежд.
– Нет, почему же... Кое-какая надежда есть. Иначе я уже давно бы настоял, чтобы меня отозвали. Надежда заключается в том, что довольно солидная часть американских политиков, таких, как Трумэн, Гувер, как сенаторы Най, Тафт и другие, и слышать не хотят о вступлении Америки в войну - ни в Европе, ни в Азии. Они явно симпатизируют немцам и настроены в отношении нас довольно сочувственно. Они убеждают Рузвельта взять на себя роль посредника между Токио и Чунцином.
– И вас они, наверное, тоже обрабатывают?
– улыбнулся Маруя.
– Меня всячески обхаживают министр почт Уокер, банкир Барух и священник Драут. Все трое - убежденные японофилы. Они уверены в том, что как только мы договоримся с Америкой и заключим мир с Чунцином, то сразу же наши дивизии двинутся на Урал.
Оба рассмеялись. Дойдя до лестницы, ведущей к памятнику неизвестному солдату, они повернули обратно к воротам и вышли к берегу реки. Заходящее солнце освещало колоннаду памятника Линкольну. За ним поблескивал обелиск Вашингтона, похожий на тесак.
– А где цветут наши вишни?
– спросил Маруя.
– Вокруг обелиска.
– Помолчав немного, Номура задумчиво проговорил: - В общем, моя задача - водить за нос американцев, тянуть с переговорами, пока армейцы не подготовятся окончательно и не выяснится судьба России. Тяжелая роль, более подходящая для театрального актера, чем для адмирала. Но ничего не поделаешь. Надо служить государю.
Маруя молча кивнул головой. Они сели в машину и медленно поехали в город. Маруя попросил проехать мимо резиденции Рузвельта. Машина направилась на Пенсильвания-авеню и объехала Белый дом с юга. Флагшток был пуст президент отсутствовал, очевидно, находился в загородной вилле. На большой поляне перед резиденцией школьники играли в бейсбол.
Посол доставил гостя в отель "Уордман-парк".
– Обычно мы занимаем номера для наших дипкурьеров в отеле "Фэйрфакс", но на этот раз я снял для вас номер в этом отеле. На третьем этаже живет сам Хэлл. Некоторых послов он принимает здесь в приватном порядке.
– Здесь, наверное, полным-полно шпиков, - Маруя улыбнулся.
– Придется быть осторожным с бумажным мусором.
Маруя вылез из машины и поблагодарил посла за прогулку. Не успел Маруя отойти на несколько шагов от машины, как к ней подошел высокий, седой американец во всем черном. Он только что подъехал на такси. Увидев посла, он помахал ему перчаткой. Номура приказал шоферу открыть дверцу.
– Как поживаете, адмирал?
– приветствовал он американца.
– Как поживаете, адмирал?
– ответил тот.
Адмирал Пратт, старинный друг посла, сделал приглашающий жест:
– Буду очень рад, если заглянете ко мне. Я тоже остановился в этом паршивом отеле. Мои домашние уехали в Филадельфию, и я перебрался сюда. Мне надо сказать вам несколько очень важных слов, адмирал. В совершенно приватном порядке.
Пратт и Номура прошли к лифту через пустой холл. Пратт занимал маленький номер на пятом этаже в конце коридора. Окна выходили в грязный двор, забитый автофургонами.
Посол отказался и от виски, и от кофе. Друзья заговорили о прошлом вспомнили то время, когда Номура был морским атташе в Вашингтоне и играл по воскресеньям в гольф с Праттом, работавшим в штабе. Пратт подробно рассказал о своей семье, о подагре и о том, как играет в кегли с морским министром Ноксом. Закончив неделовую, интимно-дружескую часть беседы, Пратт закрыл дверь на ключ, накрыл телефон подушкой и, сев в кресло рядом с послом, похлопал его по колену.
– Плохи дела, дружище, очень плохи, - протянул он и покачал головой.
– Очень плохи, - согласился Номура.
– Большая часть наших армейцев занимает непримиримую позицию. Но его величество искренне хочет найти почву для соглашения. Любой компромисс лучше войны. Война между нами будет катастрофой для обеих сторон. Страшно даже подумать...
– Мы, военные, лучше всех знаем, что такое война. При современном уровне техники война - это драка, в которой погибнут обе стороны на радость другим. В войне между нами победителем окажется третий.
– Я делаю все, чтобы наметить путь к какому-нибудь компромиссу, но ничего не получается.
– Номура пристально посмотрел на Пратта.
– Помогите мне... Война между нами не укладывается в моем сознании. Это слишком чудовищно.
– Я говорил с Хэллом несколько раз...
– задумчиво протянул Пратт. Старик утверждает, что конгресс ни в коем случае не даст санкции на принятие условий, выдвинутых вашими армейцами. Америка потеряет лицо, если признает за Японией право держать войска в Китае. Я с вами говорю, как друг... по своей инициативе. Надо найти какую-нибудь почву...
Номура кивнул:
– Надо придумать что-то. Хотя бы что-нибудь временное. Лишь бы обе стороны сохранили лицо.
Пратт снова похлопал посла по колену.
– Надо придумать какой-нибудь модус вивенди... Приемлемую для обеих сторон формулировку. Будет величайшим идиотством, если мы сцепимся.
– Пратт понизил голос.
– Между прочим, у нас имеются сведения о том, что русские стали убирать войска с Дальнего Востока. Хотят остановить немцев у Москвы.
– Нам это известно, - так же тихо сказал Номура.
– Мы не думаем, что немцам удастся быстро справиться с русскими. Процесс ликвидации военной мощи России будет довольно затяжным.
– Но если между нами вспыхнет война, - Пратт поднес палец к носу, ситуация может измениться коренным образом...
– И не в пользу наших стран, - заметил Номура.
Пратт пододвинулся вместе с креслом к послу и тихо заговорил:
– Вам и нам надо сохранить свободу действий. Японии ни в коем случае нельзя лезть в войну с нами и Англией. Вы должны сохранить свой флот в целости. Это у вас главный козырь. И на будущей мирной конференции ваш голос будет звучать очень внушительно, подкрепленный новейшими линкорами и авианосцами. Мы поддержим вас в вопросе о Приморье и Сахалина.
Номура снял очки и посмотрел одним глазом на старого друга.