По прозвищу Китаец

Серегин Михаил Георгиевич

Дело было в том, что однажды Игоря Юрьевича вместе с женой и дочкой начала «прессовать на деньги», как он выражался на жаргоне некоторых своих клиентов, некая группировка, недовольная исходом процесса. Клиент Бухмана – один из руководителей группировки – получил в тот раз два года общего режима, хотя первоначальная статья предполагала от восьми до двенадцати. Игорь Юрьевич добился замены статьи, снизил срок как минимум в четыре раза, но яйцеголовые остались недовольны. Бухману пришлось обратиться в милицию и РУБОП. Там очень внимательно выслушали известного адвоката и обещали помочь, но сказали, что им нужны доказательства, которые, по их мнению, должен предоставить сам Игорь Юрьевич. Ему вручили потрепанный диктофон, предложив записать на него угрозы, от чего Бухман отказался.

Тогда один знакомый журналист, специализирующийся на судебной хронике, посоветовал ему обратиться к Китайцу. Китаец поговорил с бандитами по-своему: двоим переломал руки, еще четверым – носы и ребра, а также повредил ребятам некоторые органы, которые не ломаются в известном смысле этого слова, но дают не менее болезненные ощущения при ударе по ним.

Короче говоря, Китаец сделал для Бухмана то, что не смогли сделать правоохранительные органы: защитил от посягательств на самое святое – на жизнь его, жены и дочери. С тех пор Бухман готов был сделать для Китайца все, что было в его силах, и даже «немножечко больше».

Когда Лиза позвонила ему на работу, он сам взял трубку.

– Игорь Юрьевич, – чуть не плача, проговорила она в трубку, – Китайца увезли во Фрунзенский.

– Ты знаешь, что ему инкриминируют? – спросил Бухман, сразу же включаясь в дело.

– Кажется, убийство. – Лиза была на грани истерики, и Бухман понял это.

– Ничего страшного, я сейчас приеду, – попытался он ее успокоить и положил трубку.

Через полчаса в дверь позвонили, и, узнав голос Игоря Юрьевича, Лиза впустила его. Бухману было сорок девять лет, он носил очки в тонкой позолоченной оправе. Недостаток волос на передней части головы он компенсировал густой темно-русой бородой и усами.

– Итак, – сказал он, проходя в приемную, – что мы имеем?

Лиза передала ему содержание разговора Китайца с майором и с надеждой уставилась на Бухмана.

– Может, предложишь мне кофе? – сказал он.

– Конечно, – Лиза засуетилась у чайника.

– Значит, майор Григорьев, говоришь? – Большие умные глаза из-за стекол очков внимательно посмотрели на Лизу. – Я его знаю – он относительно порядочный человек.

– Как это? – не поняла Лиза.

– Относительно порядочными, дорогая, я называю людей, которые, кроме денег, признают и некие морально-этические нормы. Но в некоторых случаях это может быть даже хуже, чем иметь дело с окончательным подонком. Надеюсь, это не тот случай.

Бухман поднялся и, надев пальто, направился к выходу.

– А кофе? – Лиза стояла, держа в руке дымящуюся чашку.

– Я сейчас вернусь.

Он действительно вернулся минут через пятнадцать, но не один, а в сопровождении бодрой старушки, на голове которой кокетливо сидела черная каракулевая шляпка-таблетка. Старушка показалась Лизе знакомой, и через секунду она вспомнила, что не один раз видела ее рядом с конторой.

– Вот, Лизочка, знакомься, – произнес Бухман, – это Серафима Петровна, наш главный свидетель.

* * *

»Уазик» остановился у трехэтажного здания Фрунзенского РОВДа, и сержант отпер заднюю дверь.

– Выходи.

Китаец спрыгнул на расчищенный от снега асфальт, дождался, пока сержант закроет дверцу, следом за ним поднялся на крыльцо и вошел в квадратный вестибюль. Справа, за большим стеклом, располагался дежурный, напротив стояли три скрепленных меж собой деревянных кресла с откидными сиденьями. Майор кивнул дежурному, тот отпер еще одну дверь, и Китайца завели в коридор рядом с дежуркой. Сержант с ефрейтором остались за дверью, а майор вошел вместе с Китайцем. Одна из стен коридора была сварена из толстых арматурных прутьев. В этой своеобразной клетке стояли две деревянные скамьи, на которых сидели и лежали несколько сомнительного типа личностей, ожидая своей участи.

– Вынимай все из карманов, – приказал дежурный.

Китаец выложил на покрытую грязной клеенкой тумбочку сигареты с зажигалкой, ручку и записную книжку, лицензию частного детектива и разрешение на ношение оружия, портмоне, связку ключей: от машины, квартиры и офиса, и еще несколько мелких вещиц, после чего дежурный похлопал его по карманам и отпер дверь камеры.

– Заходи.

Решетчатая дверь захлопнулась за Китайцем, майор ушел куда-то в дальний конец коридора, а дежурный – в свою каморку.

Обитатели клетки задвигались, с интересом поглядывая на худощавого, интеллигентного вида человека, который, ни слова не говоря, пересек камеру и сел на край скамьи у забранного решеткой окна. Оконное стекло было закрашено серо-голубой краской, пропускавшей минимум света. Под потолком горела тусклая одинокая лампочка. Из приоткрытой форточки сильно дуло. Китаец поднял воротник куртки и прижался спиной к стене.

У противоположной стены, по диагонали от Китайца, сидел костлявый человек туберкулезного вида. У него было длинное заостренное книзу лицо со впалыми щеками. Казалось, что он не ел несколько недель и высох так, что кожа обтягивала кости.

– За что? – спросил он хрипловатым голосом, поигрывая носком дорогой туфли.

Остальные трое – парнишка лет пятнадцати в джинсовой куртке, синюшного вида мужик в годах, к которым он подсел, и крепыш лет двадцати, с кепочкой на голове, развалившийся на лавке рядом с туберкулезником, – затаились, предчувствуя развлечение. Китайцу было не до разговоров. Он не витал в облаках и не строил относительно обитателей подобных заведений никаких иллюзий. Танин был занят собственными мыслями и просто не обратил внимания на брошенный в его сторону вопрос.

– Ты что, глухой? – произнес туберкулезник уже громче.

«Интересно, Лиза уже нашла Игоря? – думал Китаец. – Если нашла и он уже начал действовать, можно рассчитывать, что меня не продержат здесь слишком долго. Хотя, – рассуждал он, – по крайней мере, здесь можно спокойно обмозговать ситуацию».

Он снова не отреагировал на адресованный ему вопрос. Туберкулезник кивнул головой крепышу:

– Митяй.

Крепыш сидел как раз напротив Китайца. Их разделяло три-четыре шага. Парень в кепке сделал эти несколько шагов и присел перед Китайцем на корточки.