По пути Синдбада
Шрифт:
Памятуя о трудностях, сопровождавших наше прибытие, и резонно предположив, что и выйти из порта будет непросто, я стал заранее «подмазывать» местные власти. После того как я сделал небольшие подарки таможенникам и чинушам Специальной службы, мне вернули корабельные документы, паспорта экипажа и выдали разрешение на отплытие. Правда, не обошлось без заминки: некий службист попытался запретить моей дочери отплыть на «Сохаре», мотивируя тем, что она прилетела в Индию, а не приехала морем. Однако, встретив мой взгляд, суливший вымогателю мало приятного, он отступил без боя. Казалось, все вопросы улажены и ничто не помешает «Сохару» продолжить плавание. Однако не тут-то было. Таможня арестовала закупленные нами и хранившиеся на местном складе товары (продукты питания, древесный уголь и тросы), объяснив арест тем, что торговец, продавший нам тросы, не заплатил пошлину. Мне предложили или самому заплатить эту пошлину (равную, к моему изумлению, стоимости товара), или ждать, когда вопрос разрешится, на что уйдет по меньшей мере неделя. Ждать неделю, а то и больше, я, конечно, не мог хотя бы по той причине, что срок, позволявший моей команде сходить на берег, как раз истек к тому времени, когда портовые власти преподнесли мне неприятный сюрприз. Дальнейшее пребывание в Бейпоре означало незапланированный расход продуктов питания, а в будущем — неприятную экономию на еде. Взвесив все «за» и «против», я пошел на уступку, сообщив портовым властям, что готов с ними встретиться и полюбовно уладить возникший вопрос.
В тот же вечер я сошел с корабля на берег, где меня уже ждали. Собравшиеся представляли собой любопытное зрелище. Они выстроились в шеренгу по старшинству. Я начал, как генерал, обходить этот строй и, пожав каждому руку, выдавать заранее обговоренную мзду: от нескольких рупий нижним чинам до нескольких сот рупий начальству. Тем временем члены моего экипажа при свете луны, словно контрабандисты, переносили из открытого склада закупленные нами товары на судно. Последним в шеренге стоял сотрудник каликутской таможни, невесть как здесь оказавшийся. Не выразив удивления, я заплатил и ему, но этим дело не ограничилось. Он сообщил мне, что с тыльной стороны склада меня, сидя в такси, ждет заместитель начальника каликутской таможни, изъявивший желание со мной по-дружески попрощаться и получить в память о нашей встрече бутылку шотландского виски. «У этого чинуши губа не дура», — подумал я. На Малабарском берегу Индии шотландский виски стоил крайне дорого, если его вообще можно было достать. На арабских судах горячительные напитки не держат, но я на всякий случай припас несколько бутылок спиртного, был у меня и шотландский виски. Предчувствуя, что этот напиток понадобится, я захватил одну бутылку с собой. Подойдя к притаившемуся за складом такси, я вынул из портфеля бутылку, и она тотчас исчезла в открытом окне машины. Однако вместо обещанного дружеского прощания меня попросили заплатить за такси.
Морская змея
В час ночи во время отлива «Сохар» тронулся в путь. Если в Суре во время отплытия нам устроили эффектную прощальную церемонию, то здесь ее не было и в помине. Наше судно медленно двигалось к морю мимо призрачных очертаний пришвартованных к пристани кораблей, экипажи которых спали сном праведников. Должно быть, и «Сохар» походил на призрак или на судно былых времен, крадущееся в ночи с грузом контрабандного опиума, перевозившегося в Китай. Впрочем, совсем без провожатых не обошлось. Нас сопровождали нанятые мною две рыбацкие лодки, в каждой из которых один из лодочников держал на вытянутой руке штормовой фонарь. Лодки шли впереди «Сохара», одна слева, другая справа от нас, обозначая фарватер. Наконец наш корабль вышел из устья Бейпора и вновь закачался на волнах Аравийского моря. К корме «Сохара» подошли обе лодки, и я с планширя протянул рыбакам причитавшиеся им деньги. Вскоре лодки скрылись во мраке ночи, а «Сохар» продолжил свой путь.
Глава 8. Серендибское царство
В Каликуте оманцы обзавелись музыкальными инструментами — тарелками и двумя барабанами, — и теперь на баке по вечерам устраивались концерты: под грохот барабанов и звон тарелок пели и танцевали. В этом веселье участвовала и Ида: к ее удовольствию, ей поручили звенеть тарелками. Обстановка на судне, оставаясь рабочей, стала непринужденной. Матросы набрались опыта и теперь со сноровкой выполняли свои вахтенные обязанности. Новые паруса лучше ловили ветер, и «Сохар» шел быстрее. Приподнятой обстановке на корабле способствовала и хорошая еда, казавшаяся особенно вкусной после ужасной стряпни прежнего кока. Оманцы, оставив в Индии своих жен, по этому поводу нисколько не горевали. Наоборот, вспоминая о женах, они добродушно поддразнивали друг друга и, насколько я понял, с оптимизмом смотрели в будущее, предвещавшее новые амурные встречи на берегу.
Иде на судне нравилось. Этот интерес не угас даже после того, как она умудрилась свалиться в кормовой люк, упав с восьмифутовой высоты. К счастью, она отделалась синяками, которые вскоре обесцветил загар. Особое удовольствие Иде доставляло купание. Когда судно шло медленно, ее сажали в беседку [47] , обвязывали страховочными ремнями и опускали беседку в воду с помощью троса, пропущенного через топ бизань-мачты, после чего один из матросов то поднимал беседку, то опускал, приводя Иду в восторг. В то же время другой матрос зорко следил, не покажется ли акула.
47
Беседка — здесь: сооружение из досок, служащее сиденьем при подъеме людей на мачты или при спуске за борт.
Ида интересовалась и работой наших ученых. Так, она могла часами сидеть на планшире вместе с Эндрю да еще указывать нашему морскому биологу, что именно выловить сачком из воды, а потом с интересом разглядывала пойманные диковины. По вечерам ей доставляло немалое удовольствие взбалтывать в ведрах слитый туда планктон, вызывая фосфоресценцию. Ида облюбовала на палубе в носу корабля небольшой закуток, где ей никто не мешал, и, принеся туда подушку и одеяло, по ночам спала там и только в дождь делила со мной каюту. Правда, в первую дождливую ночь, проведенную Идой вместе со мной в каюте, дождь и здесь помешал ей спать: закапало с рассохшегося на солнце палубного настила, служившего потолком. Положение спасла парусина, которую я прикрепил над койкой Иды.
Погода была переменной. Днем обычно дул свежий попутный ветер и скорость «Сохара» достигала пяти узлов, а ночью, случалось, с континента налетал шквал. В штормовую погоду работы хватало всем, и еще до того, как ветер достигал угрожающей силы, на палубу по сигналу дежурной вахты, успевшей убрать бизань, высыпал весь экипаж, спеша к бегучему такелажу. Матрос, стоявший у румпеля (обычно это был Абдулла, опытный рулевой), всматривался во тьму, стараясь определить, откуда идет опасность: найти между низкими облаками и седыми гребнями волн зловещую темную полосу — переднюю кромку шквала. В то же время три-четыре матроса, подбежав к грота-шкоту [48] , разматывали шлаги [49] на кнехте [50] , чтобы шестидюймовый трос не заело, и при возникшей необходимости его можно было как потравить, так и выбрать.
48
Шкот-снасть для управления парусом.
49
Шлаг — оборот (виток) снасти или троса вокруг чего-либо.
50
Кнехт — здесь: деревянная колонка для крепления снастей.
Но вот шквал наносил первый удар. Яростный порыв ветра завывал в рангоуте и снастях, отзывавшихся громким скрипом. Затем шквал наносил основной удар, стремясь положить судно набок. Рулевой начинал разворачивать судно, приводя его к ветру. В то же время матросы, занявшие место у грота-шкота, начинали отдавать трос, травя его на два фута. От напряжения сквозь кокосовые волокна, словно капли пота, просачивалась вода.
— Lesim shwai!Еще немного! — следовала команда. Трос травили еще на фут. — Bus!Хорош!
Судно выпрямлялось и ложилось на заданный курс, устремляясь в темноту ночи.
Обычно в такое время по палубе яростно барабанил тропический дождь. Он поливал шкоты, гасил угольки в жаровне, отзывавшиеся недовольным шипением, а на шкафуте [51] образовывал огромную лужу, но потоки воды, встретив на пути комингс [52] грот-люка, стекали в шпигаты [53] . Но вот ветер стихал. Приходило время выбирать грота-шкот, потравленый на три фута при шквале. Несколько человек, скользя босыми ногами по мокрой палубе, подбежав к грота-шкоту, хватались за трос. Затем, откинувшись всем телом назад и упершись в планширь ногами, они начинали выбирать трос, стараясь изо всех сил. К тому времени рулевой успевал привести судно к ветру, что облегчало работу. Наконец убедившись, что трос выбран, как надо, я командовал: « Mawa!Крепи!», и грота-шкот закрепляли.
51
Шкафут — суженная средняя часть судна.
52
Комингс — здесь: брус, окаймляющий люк.
53
Шпигат — отверстие для стока воды в борту корабля.
Иногда ветер неожиданно менял направление, и тогда наш корабль шел на опасное сближение с берегом. В этих случаях звонил корабельный колокол, и весь экипаж высыпал на палубу, чтобы занять место согласно аварийному расписанию. « Khai-or!Поворот через фордевинд!» — подавал я команду. Чтобы выполнить этот сложный маневр, следовало переместить грот вместе с огромным реем (общим весом более тонны) с одной стороны грот-мачты на другую, обратную. Если при этом перемещении тросы захлестнут парус, то плавное перемещение рея сразу нарушится, что может вызвать как разрыв паруса, так и поломку рея. Подобная операция опасна и днем, а ночью она требует предельной внимательности. Но каждый участник этой рискованной операции был хорошо знаком со своими обязанностями, знал, к какому тросу приложить руки и когда следует увернуться от тяжелого комля рея при его перемещении вокруг мачты. После того как матросы занимали свои места, рулевой разворачивал корабль по ветру. Собравшиеся на баке матросы наваливались на низ грота-рея, чтобы придать ему вертикальное положение, после чего восьмидесятифутовый рей нависал над палубой, как копье, свисая с блоков грот-мачты.