По рукам и ногам

Шеол

Я очень старалась не выглядеть так, как будто это я тут умираю, а не он.

В окошко золотил до одури красивый закат, поливая мёдом верхушки деревьев.

Первой не выдержала Алисия.

Она боролась с собой, боролась до последнего, пока это не стало для неё больше, чем невозможно.

– Как вы можете так вот спокойно сидеть и болтать о всякой ерунде, – Лис взъерошила рыжие волосы, голос у неё срывался. – Это же так больно! Это безумно больно!

– Алисия, не рыдай, ты мне сердце рвёшь.

Всё пройдет, ты справишься, ну, – Ланкмиллер прижал сестру к себе, гладил по волосам.

– Я не могу! Я не хочу, чтобы ты… – ей воздуха не хватило договорить или сил.

Я была не в силах на это смотреть, не в силах слышать, что она говорит, потому что она говорила очень правильно. Дверная ручка с трудом поддалась ослабевшим пальцам, и я, пошатываясь, как пьяная, прошла вдоль по коридору до двери туалета, и не узнала в тамошнем зеркале собственного лица. Нет, такой жутью мне ни в коем случае нельзя возвращаться, иначе это убьет его гораздо раньше, чем яд. Не могу, всё плывет перед глазами.

Я неверным движением открыла холодную воду и резко сунула голову под кран. Чтобы ледяные струи по волосам, чтобы прийти в чувство, чтобы… Нет, боль это заглушить не сможет.

Возвращаясь, заметила знакомую фигуру, меряющую коридор широкими неровными шагами.

– Генрих? – я остановилась. – Почему не зайдешь?

– Нет сил смотреть в глаза, – скрипнул зубами начальник охраны. – Не уберёг его.

Больно. Даже на кончиках пальцев больно. Но я уже взяла себя в руки, и отпускать ни в коем случае нельзя было.

– Это ведь не вопрос личной безопасности. Ты сделал всё, что мог, – говорила и почему-то не сомневалась в своих словах.

Генрих покачал головой.

– А должен был сделать больше.

Страшно. Он наверняка потратил кучу сил и времени, чтобы внутрь больницы попасть, а войти в палату так и не решился.

За время моего отсутствия кое-что изменилось. Алисия спала мертвым сном на больничной койке, а Ланкмиллер, сгорбившись, сидел рядом. Едва я вошла, он приложил палец к губам.

– Ш-ш… Два стакана снотворного в нее влил. Еле успокоил. Пусть поспит.

Маска сошла, и на его лице теперь проступил отпечаток тяжелого ожидания. Кэри заметил, с каким дребезжащим напряженным вниманием я всматривалась в него, и отошёл к окну, насквозь распахнутому, обернувшись спиной.

Уже наступили сумерки. Горизонт, подсвеченный с востока лиловым заревом тлел в темноте, а от земли поднимались запахи травы и тепла, оплетали воздух, вытесняя больничную горечь.

Время уходило от нас.

– Красивое небо? – я подкралась слева и ткнулась лбом ему в плечо.

– Красивое.

Усыпано звездами-огоньками, как бисером. Я выдавила из себя грустную улыбку и тут же отвернулась, клыками терзая губы. Но Кэри вернул моё внимание

очень надрывный фразой.

– Спасибо, что пришла.

– Связи, устанавливаемые так больно, так быстро не рвутся, – пробубнила я, свешиваясь с подоконника.

Кэри молча пригладил меня по голове.

– Я рад, что успел вольную тебе отписать. Воспользуйся свободой с умом. Алисию увези из Шеля, здесь будет неспокойно.

Он вернулся на кровать, громыхая капельницей, и устроился в свободный угол. Я тихо подлезла Ланкмиллеру под руку. Возможно, сейчас думать о других для него было немного легче, чем о себе. Или он набрался этого у Элен.

– Знаешь, я каком-то смысле тоже получил свободу, – непривычно холодные пальцы коснулись моей щеки. – Смогу, наконец, последовать за ней.

Ясно. Значит, он тоже сейчас думает о Райт. Я измотанно прикрыла глаза, теперь всматриваться уже не нужно было. По лицу проступили синюшные вены, и дышалось ему теперь явно тяжелее.

– Кэри?

– М-м?

– А это страшно?

– Нет, не страшно. Если только немного.

Глаза резало, но слёз почему-то не было, и это хорошо, я не хотела плакать при нем.

Потом случилось то, за что я долго ещё себя корила. Невесть откуда подобрался сон, свалил меня крепко, напрочь, от тепла или от большой усталости. Не знаю, почему так произошло. В пожар ведь всегда спишь крепче обычного.

Когда я проснулась, был уже рассвет, сжигал деревья и бил по глазам, отражаясь от оконных стёкол. Прогнозы Ричарда не оправдались, и Кэри протянул немного дольше. Он тоже задремал к тому времени и больше уже в себя не приходил.

Ступор. Оцепениние. Чернющая пустота. Воспоминания были для меня чем-то сродни кислоте, оставляющей страшные ожоги, но потерять их… Нет, нельзя, на этот раз я цеплялась за обрывки памяти с остервенением утопающего. А ещё на этот раз на мне была Алисия, и это приводило в чувство.

Феликс опоздал с приездом, ему до больницы удалось добраться лишь к полудню. Но он взял на себя организацию похорон, за что я была ему очень благодарна. Сами же похороны я не запомнила, только то, что постоянно старалась не упустить из виду рыжую макушку Лис, мне ни в коем случае нельзя было её бросать.

Ещё через неделю я простилась с соседями и съехала в свой собственный дом, потащив за собой и Алисию. Старалась незаметно стирать соль со щёк и бегала за рыжей со стаканами воды. В мрачные лапы отчаяния я не могла позволить себе отдаться, хотя оно и преследовало меня, висло над головой неусыпно, ожидая, когда душа наконец даст слабину, чтобы скользнуть в открывшуюся трещину.

Я приводила себя в чувства огромным усилием воли.

Надо сказать, что Ланкмиллеры оставили в моём сердце незаживающую рану.