По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России
Шрифт:
Количество освободившихся из крепостного состояния рабочих рук было громадно. Мастера имелись налицо замечательные; так, говорят, и до сих пор в Туле можно встретить иногда часы работы конца прошлого века. Из бесконечного ряда кустарных производств, для того, чтобы не утомлять подробным перечнем, достаточно упомянуть о наиболее характерных, составляющих славу Тулы.
На первом месте следует поставить, конечно, самоварное производство, возникшее здесь между 1810 и 1820 годами; освободившиеся от казенной работы, кузнецы нашли себе в нем совершенно подходящее занятие, так как наводка самовара или ковка его стенок производится и до сих пор не машинной работой, а ручным способом. Сначала самовары делали из железных и жестяных листов, затем уже перешли к латуни; самоварное производство, возникшее в городе Туле, с течением времени перешло в деревни в руки кустарей, и нет возможности определить даже приблизительно количество самоваров, чайников, кофейников и пр., расходящихся по всей России и далее из Тульской губернии. Где только их нет? Известно также, что наши русские самовары полюбились и за границей, и нет хорошей гостиницы в
Замочное дело, как в Туле, так и в деревнях очень распространено; делаются замки ценой от 2-3 копеек до 5 рублей, и являются иногда произведения тончайшей работы, очень характерные висячие французские замки и дверные замки для парадных дверей английского и американского образцов. Превосходные задвижки для дверей Храма Спасителя в Москве, задвижки для икон и громадные дверные петли, пару которых едва могла поднять одна лошадь, сделаны здешними кустарями по деревням.
Выделяется также из других кустарных производств дело гармонное. Гармоника появилась немного позже самовара, а именно между 1830 и 1835 годами; ее изобретение приписывают оружейникам Сидову и Шкунаеву; потомки последнего работают еще и поныне. Началась гармоника с длинной игральной планки или дощечки с посаженными на нее игральными язычками или «пищиками», стоимостью в 2-3 копейки, и развилась до гармоники в 60-75 рублей. Понятно, что здесь же, в Туле, находились и находятся великие артисты гармонной игры. Они странствуют хорами в шесть и более человек повсюду. Слышите их порой и в Петербурге, и в Москве. Любопытно, что появление на свет гармоники почти совершенно изгнало всенародную балалайку.
Тула. Техническое железнодорожное училище
Замечательно и следует непременно отметить также чрезвычайно характерное и неизменное явление, что, по статистическим данным, урожайный год вызывает огромный спрос на гармоники, а в неурожайный — гармонщики бедствуют.
Пересчитывать остальные многообразные промыслы Тульской губернии: кружева, полотна, ковры, сукна, хозяйственные машины, глиняные игрушки и проч. было бы трудно и, просто, невозможно. Не погибло в Туле и кустарное ружейное производство, причем имеются в продаже ружья в 90 копеек и одновременно с ними ружья до 800 рублей. Согласно очень вероятным сведениям, все кустарное дело в Тульской губернии не превышает четырех миллионов рублей в год; заработки кустарей весьма разнообразны и колеблются на одного рабочего между 40 коп. и 5 руб. в неделю. В 1886 году в Туле устроена весьма удачно работающая артель тульских кустарей.
Троице-Сергиева Лавра.
Государственное значение св. Сергия и Троице-Сергиевой лавры. Исторические указания. Достопримечательности лавры. Житие и подвиги св. Сергия. Важнейшие сооружения Троице-Сергиевой лавры. Усыпальницы Годуновых. Лаврские святыни. Богатства обители.
Посещением Троице-Сергиевой лавры, в июле 1888 года, заканчивается шестое и, вместе с тем, последнее путешествие.
Трудно, очень трудно сказать что-либо новое о величайшей святыне Русской земли, о Троице-Сергиевой лавре. Но от поры до времени необходимы подобные повторения. Во-первых, все то, что в свое время сказано о лавре Карамзиным, Снегиревым, Шевыревым, Муравьевым, Горским и другими писателями, вовсе не было прочитано многими по разным, часто неуважительным причинам; во-вторых, потому что есть целый ряд таких исторических событий, таких памятников искусств, таких отделов знаний, которые, в силу того, что они как бы известны всякому гимназисту, остаются именно поэтому неизвестными или, лучше сказать, забытыми взрослым человеком. Напоминание в подобном случае — совершенная необходимость, оправдывающая смелость попытки сделать очерк такой обширной и древней обители, какой является Троице-Сергиева лавра.
Немного мечтательный паломник Муравьев, талантливость и заслуги которого в описаниях русской святыни, к сожалению, забываются, начинает свое описание лавры с лунной ночи; старцы на молитве еще стоят в кельях, несется ароматный запах от скошенного сена, золотятся в месячном свете маковки храмов и слышится порой крик ворона, бьющего крылом в железную крышу древней башни. Шевырев, по преимуществу ученый эпик, подъезжал к лавре ясным вечером, причем над лаврой сияла радуга; в Москве, замечает он, радуга ломается о верхи колоколен, в лавре, в лучах заходившего солнца, оба конца её упирались в чистое поле и ярко горели все её семь цветов.
Снегирев начинает с перечня того, как от XII века, начиная с игумена Даниила и полоцкой княжны Евфросинии, многие русские люди ходили на поклонение святыне вообще и Сергиевой в особенности, и дает много ценных исторических указаний о пути между Москвой и лаврой, совершавшемся пешком или на долгих, — пути, уже более не существующем, благодаря железной дороге.
Эти снегиревские указания крайне любопытны и свидетельствуют очень наглядно о том, как быстро слизывает у нас время исторические памятники еще очень близкого былого, и то, что в конце концов прочнее всего сохраняются они, все-таки, в письменном и изустном слове, как бы в насмешку над камнем, железом и бронзой.
Все московские патриархи, и некоторые другие святители далекого Востока и почти все великие князья, цари и императоры посещали Сергиеву обитель именно этой дорогой от Москвы на село Алексеевское, Танинское, Мытищи, Хотьков монастырь, Радонеж. Путешествия царей назывались «Троицкими походами»; церемониал их бывал великолепен, и часто, по примеру Сергия, «никогда не ездившего
От «путевых дворцов» в настоящее время нет почти и следов. Так, в селе Алексеевском дворец еще существовал, но уже разрушался в начале XIX века, и был осмотрен Карамзиным: «Потолки и стены были обиты выбеленным холстом, а двери (и то в одних царских комнатах) красным сукном с широкими жестяными скобами; окна выкрашены земляной краской». Другой путевой дворец стоял в Танинском над Яузой, и его нашел Карамзин тоже разрушавшимся; этот дворец, пишет он, построила Елисавета Петровна, подле развалин бывшего дворца Алексея Михайловича; тут был роскошный парк и в одном из прудов «купывалась императрица Елисавета Петровна с сельскими девицами, из которых одна, говорит Карамзин, еще хранившая об этом воспоминание, недавно умерла на 110 году от роду». Здесь же, в Танинском, своевременно укрылся Иоанн Грозный с царицей и царевнами, когда выяснилась измена Курбского и замыслы Сигизмунда; тут же царь Борис давал богатые обеды своим ближним; свидание царицы Марии со Лжедимитрием имело место здесь же, и вслед за этим свиданием признала она его своим сыном. Стояли в Братовщине, быстро уступая место один другому, дворцы Алексея Михайловича, Елисаветы Петровны, Екатерины II; имелся дворец в Воздвиженском, до которого в 1689 году доехала царевна София с сестрами и иконой Спасителя, тщетно ходатайствуя, чтобы братья пустили ее в Троицкий монастырь, и ей было отказано, с предупреждением, что если она появится, «то с ней нечестно будет поступлено»; в этом же селе казнены Хованские, отец и сын, причем когда отцу отрубили голову, то сын, взяв ее, поцеловал и потом положил на плаху свою... Что это были за крепкие люди! Каких нет на Троицком пути воспоминаний! Этой дорогой перевезены своевременно из Соловок мощи митрополита Филиппа и тело патриарха Никона с Белоозера; здесь направлялись из Москвы, для новых, третьих похорон, останки Годуновых; тут, наконец, совершались судьбы лихолетья, и стучала боевая артерия возникавшей из гибели и срама державной жизни России.
Теперь всех перечисленных исторических мест едва-едва касается путешественник, проскальзывающий от Москвы к Сергиеву посаду в два часа времени; имена четырех железнодорожных станций, для большинства, совершенно немы, а про соседние с ними места нечего и говорить. Вот хоть бы станция Мытищи; тут родина реки Яузы, и здесь молния, ударив в 1779 году в болото, открыла ключи «громовой святой» воды, и Екатерина II поручила генералу Бауру устройство знаменитого водопровода; сюда доходили в 1812 году французы, не осмелившиеся идти далее на лавру, потому что, как говорил народ, «св. Сергий ослепил их»; замечательно, что императрица Елисавета, которой это село принадлежало, сама защищала в сенате дело одного из своих здешних мытников. В Пушкине, вторая станция, был сельский патриарший двор с хоромами; четвертая станция — это Хотьково с историческим монастырем, в котором почивают родители Сергиевы, схимонах Кирилл и схимонахиня Мария, когда-то киновия, обитель чернецов и черниц, с древнейшей во всей России, по словам Снегирева, церковью Покрова Богородицы, основанной в 1309 году. Петр I, посетив Хотьково, увидел там много досужих крылошанок, белиц и послушниц, и выписал из Голландии мастериц тонкой пряжи, для их обучения; пряжи эти составляют и теперь предмет келейной работы. императрица Елисавета взяла к себе одну из здешних крылошанок, Мароу, сенной девушкой, а затем приставила ее мамушкой к цесаревичу Павлу Петровичу. Местные мальчишки собирают, как говорят, и в наши дни милостыньку «на башмачки» спящим во гробах родителям Сергиевым, якобы шествующим иногда отсюда в лавру на поклонение мощам своего знаменитого сына. Какое милое, полное внутренней красоты поверье!
Все здесь перечисленное составляет, конечно, только малую долю того что могла бы рассказать история и легенда о местности между Москвой и лаврой, — местности, столько раз исхоженной св. Сергием. Путник за шумом и быстротой поезда не услышит по сторонам пути, как это слышал еще Шевырев, чтения Псалтири, ему не поднесут поминальных блинов; но общий вид лавры, как она предстанет его глазам впервые, почти тот же, что отражался когда-то в погасших теперь очах властителей московских и всероссийских, в кротких очах маститых святителей церкви, когда-то глядевших на лавру, с любовью, в лютых глазах Сапеги, Лисовского и Чаплинского, зарившихся на лавру, но не смогших взять её; так же точно отражалась она и в бесконечном количестве глаз всяких паломников и паломниц, разошедшихся отсюда и полегших в разных местах, за пять долгих веков, в родную землю. Сколько света горело в этих глазах и как глубоко погасли бы они, если бы не было надежды и верования... а в деле веры Сергиева лавра сделала много, очень много!