По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России
Шрифт:
«А о Плескове граде от летописания не обретается воспомянуто от кого создан бысть и которыми людьми» — так повествует составитель псковской летописи XIII-XIV века. Он же сообщает, что князь Игорь «поят себе жену Ольгу от Плескова». Очень характерно то, что два самые ранние женские облика русской истории смотрят на нас именно отсюда, из этих мест: св. великая княгиня Ольга была псковитянкой; Рогнеда — супруга Володимира Красное Солнышко — была уроженкой недалекой отсюда, древней полоцкой земли, настолько близкой, что, при одном из позднейших административных делений, Псковская губерния была переименована в полоцкую.
Псков. Кремль и древний Псковский Троицкий собор
Псков окружен памятью св. Ольги: в двенадцати верстах отсюда село Выбута — ее родина; там же, как повествует Степенная Книга, перевозила она через Великую Игоря,
В XII веке Псков уже относится к числу значительных городов русских; будучи вначале только пригородом Новгорода, он, мало-помалу, становится самостоятельным и переживает самый Новгород. История его отношений к Новгороду, путанные сумятицы князей, посадников и веча еще дадут впоследствии не одну тему, как для исторической разработки, так и для художественных и литературных произведений. История Пскова полна не только исключительной своеобразности мотивов, но и глубоко симпатична, в особенности, если сопоставить прошлое этого города с историей Новгорода. Новгород, при всем своем могуществе, при всем богатстве, ослепляющем глаза, по сравнению с бревенчатыми, лубочными городами тогдашней Руси, при всем физическом росте его пятин, смело забегавших к Белому морю, Мурману и Выборгу, — Новгород был, прежде всего, все-таки городом людей торговых, ставивших рубль выше всего. Понятны слова псковичей новгородскому князю Ярославу в 1228 году, когда он заявил им желание идти на рижан, с которыми Псков замирился, идти на них чрез Псков:
«Кланяемся тебе, князь, и новгородцам, — сказали они, — но мы на войну не пойдем; мы с рижаны мир учинили, в этом нам нет порока, все бо мы вернии и невернии человеки от единого Адама дети... вы же нас много обидели... вы, токмо начав войну и получа добычу, отходите, а мы всегда остаемся с ними во вражде».
Космополитическое воззрение на доброе согласие с немцами, на общее происхождение от Адама, конечно, достаточно объясняется торговым характером Пскова, но географическое положение его, по сравнению с Новгородом, дает ему еще другую, более симпатичную окраску. Близкий к немцам, воздвигнутый на самой окраине, отделенный от них только водами Талибского озера, Псков не был окружен, подобно Новгороду, кольцом отдельных оборонительных пунктов, не стоял в некотором удалении от границы. Это обусловило большую воинственность, если можно так выразиться, развило рыцарский дух среди псковичей, поставленных в необходимость постоянно отбиваться от соседей. Целых три кольца каменных стен обводили центр города, в который иностранцы не допускались: стена князя Довмонта, поднятая в середине XIII века, окружавшая ее стена средняя и, наконец, третья стена, обегавшая город на протяжении семи верст, построенная в XV веке, вся изрезанная, словно кружевом, бойницами, вышками и башнями или кострами; под землей, параллельно внешней стене, шли потаенные ходы, один из них у «Свиной башни» сохранился на древнем рисунке, изображающем осаду Батория; башен высилось тридцать семь. Между этими башнями в особенности памятна,по битве во время осады Пскова Стефаном Баторием 8 сентября 1581 г., Покровская башня. Поляки произвели решительный приступ; они уже овладели одной башней (недалеко от Покровской) и через проломы двинулись в город. После ожесточенной битвы они были отброшены, но долго их не могли выбить из Покровской башни. Стефан Баторий решился взять эту башню или взорвать ее подкопами; но и это не удалось. Вскоре поляки сняли осаду и отступили. В память избавления от осады псковичи построили церковь Рождества Богородицы. В одном современном документе написано:
Псков. Покровская башня и церковь Рождества Богородицы
«Мы любуемся Псковом. О, Боже! это нечто величественное, как бы другой Париж...». «Город чрезвычайно большой, в Польше нет ему равного», а между тем, пред приходом Батория, выжжено в посадах более 1,500 домов. Военных запасов хранилось столько, будто весь город состоял из ядер и пороха; клети ломились от хлебов.
Подобной воинственности обличья Новгород не имел никогда, как не имел он и рыцарского духа псковитян. Не слилась с историей Новгорода навеки-вечные светлая память геройских защитников Русской Земли от чужеземцев в роде мудрого князя Довмонта или такого земного архистратига, как св. благоверный Александр Невский. Не испытал Новгород и немецкого пленения, как Псков в 1240 году, когда, вследствие измены знатного псковича Твердыни Иваньковича, рыцари немецкие были впущены в город. Это краткое пленение, повлекшее за собой победу Александра Невского, окончательно укрепило в псковичах убеждение в необходимости уметь постоять за себя, за Россию. Всех нападений выдержал Псков двадцать шесть, и взят только однажды и то, как сказано, изменой.
Когда в 1347 году шведский король Магнус напал на северные
Псков. Развалины древних ворот Варлаамовских и храм св. Варлаамия
От времени заключения этого договора, на целые полтора столетия, вступает Псков в лучшее, блестящее время своего существования и становится самостоятельным членом Ганзейского союза, а полное подчинение Новгорода великому княжению Московскому обусловливает, наконец, переход ко Пскову и всей заграничной торговли.
Если во многом отличается Псков от Новгорода, начиная с обличья, то иначе, чем Новгород, покончил он и со своими вольностями. Издавна не нравилось псковским князьям быть выборными и не смотреть на свое княжение, как на наследственное; отсюда многие насилия, неурядицы, междоусобия. Испытав разных князей, псковичи обратились, наконец, и к Москве, и в 1399 году был у них князь «от руки великого князя Василия Дмитриевича», князь Иван Холмский. Это было первым шагом на пути слияния с Москвой, завершившегося вполне снятием вечевого колокола в 1510 году, когда рыданий об этом было так много во Пскове, что летописец удивляется: «как зеницы не упали со слезами в купе, како ли не урвалося сердце от корени?» Для тех, кто желает видеть в объединении Руси Москвой только ехидство, предательство, отношения Москвы к Пскову дают действительно обильную пищу; ясно, как, мало-помалу, ограничивались права местного веча, как усиливалась власть великокняжеских наместников, как сделался город подсудным Москве, как пользовалась она междоусобицами для утверждения своей власти, как напрасно ссылались псковичи на всякие грамоты, им данные, — все это, с различных узких точек зрения, может подлежать осуждению, и действительно неоднократно осуждено.
Псков. Храм св. Георгия (постр. в 1494 г.)
Уже современные летописи, смотревшие на единение недружелюбно, гласят о том, что у московских судей правда улетела на небо и одна кривда осталась на суде, что все хорошие псковичи и иностранцы разбежались, а остались только дурные люди, такие, под которыми «земля не расступится, которым и на верх не взлететь», что только при установлении господства москвичей ввелись в Пскове «развращенные московские обычаи», но все это вместе взятое отступает перед могучей идеей московского единения мощной Руси. Если псковичи справедливо укоряли новгородцев в том, что от них на неприятеля помощь плохая, то Москва, наоборот, никогда не «оставляла Пскова в обиде и верно держала за своих», и не допускала того, чтобы русское «сердце урвалося от корени».
Эта мысль общности интересов Пскова с Москвой была так сильна, что Псков, в XVI столетии, легко мог бы отдаться в руки полякам, при Стефане Батории, но он, лишенный всех своих прав, обиженный Москвой в конец в торговых интересах, обнищалый и пригорюнившийся, поневоле оставленный царем, занятым в то время другим делом, он, в течение с лишком пяти месяцев, выдерживает осаду поляков и доказывает правду своего целования Московскому государству. Не присягнул он и позже польскому Владиславу, несмотря на гермогеновскую грамоту. А что не стеснялась Москва с Псковом, так это верно. Тут происходило даже нечто в роде насильного выселения жителей, потому что дважды выведены были из Пскова по 300 семейств, однажды 500 и замещены другими, более покорными, московскими, менее вечевыми. Было даже и так, что при принесении одной из жалоб на наместника, царь, пребывавший в то время в Новгороде, питая в уме своем заднюю, заповедную мысль, находя, что, будто бы, количество жалобщиков все еще недостаточно, требовал большого их количества, и когда все самые значительные люди Пскова, чуть не поголовно, действительно отправились бить царю челом и в Пскове мало кто остался, тогда объявлены были все челобитчики арестованными и принуждены поклясться за себя и за своих, что они уничтожат вече и не будут иметь более посадников. Пойманные псковичи потребовали одной ночи на раздумье; это была знаменитая ночь на 13 января 1510 года, ночь стенаний и плача в городе, — ночь, предшествовавшая снятию и посылке вечевого колокола в Москву.
Блестящее положение Пскова в его хорошие дни было так исключительно, что дальнейшие судьбы его могли быть не чем иным, как долгим, постоянным падением. Значительная часть войн наших на западном порубежье происходила на псковских землях, и Псков был граневой крепостью; при Петре Великом, исправившем стены, в Пскове находилась главная квартира, стояло много войска и строились суда для военной флотилии, бегавшей по реке Великой.
Центром всех святых воспоминаний является, конечно, кремль, кром, детинец, холм, отчасти искусственный, длиной в 200 сажен, шириной в 30, в отвесе около 10, омываемый реками Пековой и Великой. Вид от острого угла детинца, остававшегося долгое время в мусоре и, только благодаря бывшему начальнику губернии, обращенного в сад — превосходен. Цепью тянутся по берегу Ивановский монастырь, Мироносицкая церковь, Параменская, Николаевская, Клементьевская и замыкаются Мирожскнм монастырем.