По Северо-Западу России. Том 2. По Западу России
Шрифт:
Дуббельн. Вокзал
На этот раз рыцари были побиты нещадно, и орден спасся только потому, что на этот раз, как и ранее бывало, победители не сумели преследовать и довершить как следует удачный бой.
Исключительно приморское значение Динаминда заставляет, на этом именно месте, вспомнить о факте уже не историческом, а вполне современном: о замечательно быстром развитии мореплавания, как каботажного, так и дальнего, между нынешними латышами и эстами всего балтийского побережья. Не находя точки опоры с экономической точки зрения на суше, где громадное большинство их лишено права владения землей, обе эти народности обратились к другой стихии, к морю, полюбили и изучили его. Подобно тому, как по Белому морю и Мурману русская земля имеет прирожденных смелых моряков в тамошних поморах, так и здесь, от времен эзельских разбойников и по сей день, эстонец и латыш — превосходный живой материал для нашего флота. По сведениям министерства финансов, в 1883 г. весь торговый флот балтийского
Много пользы приносят этому делу морские школы, обильно рассеянные по балтийскому побережью: в Эстляндской губернии — мореходные классы Балтийского Порта, в Лифляндской — школы в Магнусгофе и Риге и класс в Гайнаже, в Курляндской — морские классы: ангернский, луб-эзернский, дондангенский, виндавские, базаусские, феликсбергский, либавский и полангенский. На курсе 1883-1884 годов во всех этих школах находилось около четырехсот учеников, более половины из которых латыши, около одной трети эстов. Самая большая школа, это гайнажская, 72 ученика (27 эстов и 45 латышей) и при ней класс штурманов для дальнего плавания — с двадцатью семью учениками и шкиперов для дальнего плавания — с девятью учениками; между последними один только немец. Следует заметить, что в дондангенском классе имеются тринадцать ливов — остатки того племени, которое дало свое имя Лифляндии и, как и куроны, почти поголовно было избито рыцарями, пришедшими в глубокую старь занять их места. Небольшая горсть ливов живет близ Донгангена, на незначительной речке Райя; но и их дни сочтены, так как, за неимением эстонских школ, молодые поколения посещают латышские народные школы и постепенно забывают свой язык и свой национальность; ливы, жившие в Лифляндии, у р. Салиса уже олатышились.
Все это — как исторические воспоминания, так и мысли о современности возникало само собой при взгляде на глубокую синь Балтийского моря и его необыкновенную тишину, нарушавшуюся в это время падением снарядов во время стрельбы, открывшейся с практической эскадры.
Стрельба из колоссальных одиннадцатидюймовых пушек и мортир производит могучее содрогание воздуха, которое под стать только самым крепким нервам. Огромные клубы дыма, становясь при ярком солнечном освещении гигантскими опалами всех колеров, тихо плыли и относились, меняя краски, в сторону, так как ветер был западный и направлялся вдоль побережья. Совсем особого рода свист причинялся невидимыми, буравившими воздух снарядами; видимыми становились только места соприкосновения с голубой поверхностью моря тех, что пущены были из пушек. Море взрывалось рикошетами, расстояния между которыми постепенно умалялись, пока, наконец, бесконечная гладь воды не умиротворяла снаряд окончательно, приняв его в себя. Снаряды из мортир, пущенные навесно, не рикошетировали, но, падая в воду, вызывали целые столпы пены и струй, образовывавшие великолепные краткосрочные фонтаны. Стреляли на 800, 1200 сажен и более, определяя расстояния до мишеней гальваническим дальномером Петрушевского; стреляли чугунными снарядами, стоившими каждый около полутораста рублей; если бы снаряды были стальные, стоимость их возросла бы до двухсот двадцати пяти рублей. Между моментом выстрела и достижением снарядом цели проходило, по крайней мере, двадцать секунд времени.
Пока совершалась стрельба и мишени крошились в щепы, невдали происходила другая трудная, но совершенно молчаливая работа: человек сорок солдатиков вооружали верк и устанавливали восьмидюймовую пушку, весом в пятьсот пудов; между тем временем, когда пушка валялась на земле и лафета не было видно вовсе, и тем, когда она, поднятая домкратами, покоилась на нем, готовая к стрельбе, прошло не более тридцати пяти минуть; ясна была трудность вооружения крепости и достижения такого по рядка, чтобы эта существенно важная работа исполнялась без суеты и с полным знанием каждым человеком своего дела.
По длинным дамбам путешественники проехали в Больдфраа, где к этому времени открыто было новое училище. Оно помещается в маленьком деревянном домике, с палисадником; в школу записалось шестьдесят учеников (28 девочек и 32 мальчика), из них двадцать девять лютеран, двадцать четыре православных, четыре католика и три еврея. Возвратившись на пароходе в Ригу, путешественники в тот же день вечером были уже в Дуббельне.
По-видимому, из всех морских купаний мира наиболее посещаемые — это Дуббельн-Майоренгоф, находящиеся в 30 минутах железнодорожного сообщения от Риги. Более 50.000 человек приезжает сюда, причем главный контингент дают, конечно, балтийские губернии; но очень многие едут из Петербурга и даже из Москвы. Дуббельн населяется, главным образом, еврейским элементом, Майоренгоф — остальными.
Собственно говоря, линия морских купаний, рассеянных по южному берегу Финского залива, теснящихся одно к другому, иногда вплотную, непрерывна, очень длинна. Она начинается от Усть-Наровы или Гунгербурга, затем следуют: Меррекюль, Силламеги с перерывом до Ревеля, за которым, уже в Балтийском море, идут: Гапсаль, Аренсбург, отчасти Перлов, Нейбад, посещаемый почти исключительно здешним дворянством, потом на рижском побережье — Бильдерингсгоф, Эдинбург, Майоренгоф, Старый и Новый Дуббельн, Карлсбад и Ассерн. Все названные купанья по Финскому заливу и Балтийскому морю, по внешности своей, достаточно однообразны; плоская, мелкопесчаная низменность, ширина которой изменяется не особенно сильными приливами и отливами, причиняемыми ветрами, потому что собственно приливов и отливов, в настоящем значении этих слов, в Балтийском море нет. В некотором расстоянии от береговой черты тянутся плоские, невысокие холмы песков, дюны, перестраивающиеся ежегодно по фантазии ветра, поросшие довольно крупной сосной по вершинкам,
Наиболее типичны и во многом лучше других: Дуббельн, Майоренгоф и Бильдерлингсгоф, слитые воедино и тянущиеся нескончаемой вереницей на многие версты. Во-первых, у них под боком Рига, что, с её магазинами и концертами, является великим подспорьем; во-вторых, сравнительно, постройки здесь лучше; в-третьих, оба вокзала, как дуббельнский, так и майоренгофский, в особенности первый, отстроенный после недавнего пожара и составляющий собственность акционерного общества, положительно хороши. Но, кроме названных, здесь есть еще и четвертое преимущество, — это близость живописной реки Аа.
Подле Дуббельна река Аа выкидывает гидрографический фокус: когда-то вливалась она в море старым руслом, так сказать, прямо, теперь же, недовольная этим, она, подбежав к самому побережью, вдруг повернула к востоку и на протяжении многих верст течет параллельно берегу, образуя таким образом очень длинный перешеек, на котором и расположены Дуббельн и Майоренгоф. Есть несомненные следы того, что Карл XII, двигаясь вдоль берега моря к Нарве, шел теми местами, где теперь выросли приморские купанья по Финскому заливу; найдены шведские могилы, кости, вооружения, например, подле Силламеги, в Петгофе; вероятно, тут были расположены госпитали. В госпиталях летнее население здесь не нуждается, потому что воздух действительно хорош; он растворен смолистой хвоей, не лишен запаха морской волны, а, в случае дождя, грунтовые пески вбирают в себя воду так быстро, что лужи составляют особенности только немногих избранных мест. Дуббельнский вокзал и сад, его окружающий, расположены на одной из самых высоких групп дюн.
Икскюль. Штокмансгоф.
Древнейшие пажити немецкого водворения на прежней русской земле. Несостоятельность Полоцкого княжества. Икскюль. Кокенхузен. Дворянские имения — особый вид собственности. Временные уничтожения ландратов. Якобштадт.
Поезд, вышедший из Риги, двигался по тем именно местам Двины, от древнего холма «Риге», на котором возник первый рыцарский замок, до древнего Икскюля (финское слово, означающее деревню), где основана была первая католическая церковь. Уже тогда, во второй половине XII века, если бы зачатки будущей ливонской жизни могли подлежать обследованию, можно бы было, так сказать, предвидеть главные основные линии её развития: часть Двины, вдоль которой шел поезд, имела протяжение одного часа железнодорожного пути: на одном конце рыцарский замок, на другом католическую церковь, то есть те два могучие опорные пункта, на которых предстояло вертеться всей будущей местной истории. Если вдаваться в исследование зачатков этой жизни далее, то можно бы было заметить и третьего участника будущих судеб Ливонии, а именно Россию, в представительстве, правда, довольно неудачном, Полоцкого княжения. Одна из древнейших ливонских летописей, «рифмованная», говорит, как уже упомянуто выше, что земли эстов, ливов и латышей, до прихода немцев, принадлежали русским; что августинский монах Мейнгардт, гробницу которого можно видеть в рижской Domkirche, придя на берега Двины, как истый немец, счел нужным соблюсти форму испрошением «позволения» у владетеля страны, князя полоцкого Владимира, на проповедь между язычниками; что добродушный русский великий князь дал на это свое согласие, за что потом дорого и поплатился. Другое подтверждение — в том, что папа Климент III, в конце XII века, в одной из булл своих говорит, что епископство икскюльское было основано «в России» (Ruthenia) т. е., что наиболее глубоко залегшие в этих местах людские кости, давно истлевшие, принадлежали русским передовым колонизаторам.
Кроме того, стоит открыть «Историю Полоцка» Беляева, стоит возобновить в памяти первые книги Карамзина, Соловьева и других исследователей, прочно стоящих на современных летописях, чтобы не сомневаться ни одного мгновения в том, о чем не любят говорить источники немецкие, об исконной принадлежности этих земель России. От Припяти до Нарвы и Балтийского побережья шла в те дни Полоцкая земля; по свидетельству Генриха Латыша, полочане имели на Двине задолго до прихода немцев два укрепленные города: Кукенойс, нынешний Кокенхузен, и Герсик, от которого нет и помину; местонахождения последнего ищут подле Двинска или на месте нынешних железнодорожных станций Крейцбург и Штокмансгоф. Скорее всего, Герсик находился около нынешнего Штокмансгофа, так как до сих пор невдалеке от Зельбурга находятся остатки развалин, называемых развалинами Герсика. В 1030 году Ярослав Владимирович основал, как известно, Юрьев, называвшийся позднее Дерптом и ныне вновь получивший свое первоначальное русское название. Бунге в «Urlcundenbuch» вспоминает о нескольких других донемецких русских селах и деревнях. Если основываться на очень почтенном издании «Витебской Старины», то православие в крае утвердилось еще в конце десятого века, и, как справедливо замечает Иловайский, подвигалось оно без переворотов, без истребления и обнищания туземных племен. Не так ли движемся мы и теперь на дальнем Востоке, не в том ли причина сочувствия к нам бывших эстов и латышей здесь, в прибалтийской стране?