По следам большой смерти
Шрифт:
Коваль в сопровождении соратников не без труда взобрался на самую вершину вала. За годы на проезжей части намело порядочный слой почвы, ближайшие гигантские деревья протянули мохнатые лапы, но не смогли закрепиться. Их корни, словно в бессильной ярости, сорвали парапеты, смяли в гармошку шумоизолирующие щиты и опрокинули арки с прожекторами.
У Артура было ощущение, что он попал на гребень Великой Китайской стены. После многих часов пути здесь сквозь шапки сосен впервые проглянуло зимнее небо. Здесь было прохладнее и гулял колючий ветер. Он тихонько подвывал, лаская шасси многоосных грузовиков и дырявые черепа
У подножия вала виднелись две маленькие фигурки колдуний. Женщины снова погрузились в траву, раскинувшись в форме морских звезд.
– Жуть какая!
– поежился Рубенс.
– До костей пробирает…
– Ага! Точно кикимора пьяная шепелявит!
– согласился Карапуз, быстро вращаясь вокруг своей оси.
– Неладно тут, однако… Не по нраву мне, когда присесть негде…
Артур крутил настройки бинокля. Сразу после Четвертой кольцевой когда-то начиналась сплошная промышленная зона. Может быть, ввиду засилья заводов, а может, по каким-то совершенно иным причинам, но характер растительности впереди резко менялся. Вечнозеленые породы плавно уступили первенство лиственным, и в первую очередь - исполинским березам, больше похожим размерами на баобабы. Ковер из еловых иголок сменился сероватым суглинком, наметились обрывистые овраги, из склонов которых торчали "непереваренные" землей ошметки арматуры.
Артур взглянул западнее, туда, где из-под основания автобана выползал боковой отросток железнодорожного тоннеля.
– Миша, скажи Деду, что по прямой мы не проведем повозки.
– А мы прямо и не пойдем!
– ответил сзади скрипучий голос Саввы. Он незаметно выбрался на насыпь и стоял, опираясь на свой увешанный побрякушками посох.
– Дальше дорога нутром, в животе каменной змеи…
Артур подумал, что перспектива оказаться засыпанными в метро его совсем не вдохновляет.
– И как далеко мы сможем по ней пройти?
– Речушка тама… - пожевав губами, неохотно отозвался Дед.
– Ежели змея не прогнила, то выйдем напрямки к "Немчиновской" подземке, а там - как придется…
– "Немчиновская"?
– Коваль никак не мог вспомнить станцию с таким названием.
– Такие буквицы на белом камне выбиты!
– пожал плечами внезапно разговорившийся Озерник.
– Можно бы и дальше, да неведомо, что за год-то сталось… Было дело, парни и до "Кунцевской" добирались, покудова не затопило…
– Гарью тянет!
– принюхиваясь, заметил чингис.
– Н-да… Засвистало, заулюкало, - непонятно к кому обращаясь, прошептал колдун.
Далеко внизу ухали голоса, стучали по гранитным ступеням колеса телег.
Президент переглянулся с Рубенсом. Тот знаками дал понять, что следует отослать Карапуза.
– Митя, давай вниз, скажи ребятам, чтобы насквозь не ломились. Пусть распрягают и перетаскивают телеги туда, где рельсы. Пойдем до первой развилки, затем налево!
– Что ты слышишь, Дед?
– осторожно спросил Коваль, когда они остались наверху втроем.
Но Озерник ответил не сразу. Похоже, он снова ушел в себя, растратив остатки доброжелательности. Он переминался с ноги на ногу и жадно втягивал ноздрями воздух. Артуру даже показалось, что провожатый снова решил затянуть свою заунывную песню. Рубенс делал страшные глаза, призывая к молчанию.
– Прав твой соколик, - выдавил, наконец, колдун.
– Гарью тянет.
– Пожар?
– Артур безрезультатно принюхивался.
– В Зеленой не бывает пожаров, - злобно произнес Савва.
– Мнится мне, нелюди пожаловали! Кому-то язычок вовремя не подрезали!
И, не дожидаясь ответа, перемахнул через ограждение.
– Что он имел в виду?
– вытаращился Рубенс.
– Не пойму, что на него нашло!
– Погоди… - Артур жадно втягивал смолистую прохладу. Теперь ему казалось, что он тоже это почувствовал. Лишняя хрипловатая бемоль, вторгшаяся в гармоничное созвучие.
– Это же… это…
Но договорить ему помешали пронзительный вопль и частые хлопки выстрелов.
Секунду спустя президент и губернатор уже катились вниз, не разбирая дороги, напарываясь на острые шипы. Из тоннеля, куда поверх осоки уходили наспех сколоченные мостки, несло порохом. Под автобаном сквозной проход раздваивался, потрескавшиеся ступени лестниц выводили в огромный вытянутый зал с арочными перекрытиями и рядом узких окон под потолком.
В недрах искусственной горы, под автострадой, почти в целости сохранился железнодорожный вокзальчик. Как ни странно, дренажная система продолжала функционировать. Невзирая на то что оба пути почти скрывались под водой, перроны оставалась сухими. На них дремали торговые киоски, рекламные щиты и расписания электричек. Полотно было покрыто пятнами лишайников и лужами цветущей воды, между шпал квакали спугнутые лягушки и бесились стаи головастиков. Бойцы уже спустили вниз телеги и лошадей, и хвост колонны виднелся далеко справа, между двух рядов рельсов. Через пятьдесят метров общая аркада станции делилась на два рукава, из правого торчал облупившийся хвост электрички, а в левом проходе вовсю шла драка. Дерущихся не было видно, там стреляли, свистели и матерились, но всё заслонял тент последнего фургона; отсветы факелов метались по покатым сводам огромной трубы, по лохмотьям провисших кабелей, по узким амбразурам окон, заросших снаружи кустами.
Коваль бежал, на ходу вставляя между пальцами клинки, Рубенс оглушительно топал позади, матерясь и клацая затвором. Но принять участия в бою они не успели.
Карапуз стоял, одной рукой зажимая кровоточащее плечо, а в раненой руке высоко поднимал сразу два факела. Один гвардеец лежал в луже, скорчившись и держась за живот, еще двое бинтовали голову третьему. Остальные бойцы рассыпались, укрылись за фургонами, держа круговую оборону. Кони всхрапывали, дергались из стороны в сторону, путая постромки.
Самая первая телега завалилась набок, наехав на неожиданное препятствие. Три запряженные в нее лошади не пострадали, а четвертая билась в конвульсиях, заливая кровью цемент. Ее брюхо было распорото, сизые внутренности дымящейся грудой вывалились на землю. Псы чингисов поскуливали, жадно косясь на свежатину.
Уткнувшись в бок лошади заточенными рогами, на рельсах умирал поджарый оседланный бык. В его обросшие, как у бизона, бока попало не менее десятка пуль, но потомок славных голштинцев всё еще ворочал пурпурным глазом и пытался приподнять лобастую голову. Когда гвардейцы перерезали упряжь и сняли с его спины расколовшееся тележное колесо, Коваль увидел две поразившие его вещи.