По следам Карабаира Кольцо старого шейха

Кешоков Рашид Пшемахович

Все же Сугурову удалось сбросить Омара в воду между причалом и судном и прыгнуть в.след самому. Он поймал Садыка в воде за плащ и потащил к берегу. Теперь тот не сопротивлялся: видно, он плохо плавал, и все силы уходили на то, чтобы удержаться на поверхности.

Всплеск услышали на «Севазе». Что-то кричали с борта по-турецки. Прибежал Маремкулов, помог Арсену вытащить старика из воды.

Вот все.

— Ты его обыскивал? — спросил Дараев.

— Нет. Ждал вас.

— Молодчина,— сказал Шукаев.— Молодчина, Арсен. Но от взыскания за самовольные

действия, наверное, даже я тебя не спасу.

— А-а, ничего,— безо всякого огорчения сказал Сугуров.— Зато я его схватил.

Бледные губы Садыка зашевелились.

— Мизерабль...— расслышал Жунид.

— Изволили заговорить по-французски? — пенял Шука­ев.— Нет, гражданин Садык. Это не он подонок, это вы... Впрочем, мы вас разыскивали не для того, чтобы обменивать­ся любезностями. Ребята, обыщите его,— повернулся он к красноармейцам.

Когда сняли все, что было надето под бешметом Омара, Арсен и все остальные поняли, почему старик так плохо дер­жался на воде, когда его тащил к молу Сугуров.

В полотняном поясе было зашито не меньше трех килог­раммов золота и драгоценностей. В подкладке бешмета — несколько пачек валюты. Зелененькие американские доллары. И фуляровый платок с инициалами. Один из тех пяти плат­ков, которые ходили по рукам уголовников, как своего рода пароль, опознавательный знак, означающий, что податель его достоин доверия.

Жунид развернул фуляр и, переглянувшись с Вадимом, положил на стол. Сквозь тонкую ткань платка просвечивало золото, извлеченное из распоротого пояса Омара Садыка.

Оба красноармейца не сводили глаз со стола, один даже Приоткрыл рот от удивления.

Никто из людей, находившихся в этот момент в вагон­чике, еще не видел столько ценностей сразу. Кроме, конеч­но, Омара Садыка.

Даже Сугуров смотрел на драгоценности чуть дольше, чем того требовали обстоятельства.

Были тут броши с крупными сверкающими камнями, кольца всех форм и видов, браслеты, платиновые серьги, несколько нитей, по-видимому, настоящего жемчуга, два до­вольно крупных самородка.

— Где советские деньги? — спросил, опомнившись пер­вым, Дараев.— Четыреста шестьдесят... впрочем, нет, четы­реста пятьдесят девять тысяч пятьсот рублей, которые похи­щены у кассира из Шахара? Одну пачку из них вы уронили в башне, когда перекладывали деньги из чемодана.

Омар Садык прикрыл веки.

— Не надейтесь, что я буду говорить,— прошептал он.— И вообще — кончайте эту комедию. Я подвержен простуде. И по всем законам, божеским и человеческим, имею право на сухое платье...

— Вот как вы заговорили, Балан-Тулхи-Хан,— с издев­кой в голосе сказал Жунид.— Или вам больше нравится Лялям Балаев?

Шейх вздрогнул. Открыл глаза, вглядываясь в лицо Шукаева.

— Не узнаешь Шаниба из аула Дейхаг? — мгновенно изменив тон на сдержанно-почтительный и даже полупокло­нившись, спросил Шукаев.— Не помнишь, как я пришел к тебе в Догбух от Хахана Зафесова, как просил переправить в Адыгею племенного жеребца карабаира, которого ты хотел утаить от ингушского атамана Азамата Мамакаева? Не узна­ешь?

Омар Садык пронзительно смотрел в лицо Жуниду.

— Будь ты проклят, собака! — наконец прошептал он.— Значит, это ты предал меня тогда? Продался? За сколько же?

— Я не продался, Балаев. Я и не Шаниб. В тот день мне пришлось изображать Шаниба. Я майор госбезопасности Шукаев.

Омар Садык опустил голову и снова прикрыл веки.

— Так вы признаете, что вы Лялям Балаев? — спросил Вадим.

— Да. Признаю. Лялям умеет проигрывать...— еле слыш­но ответил шейх.— Ведите меня... мне холодно. Я стар и хочу тепла...

24. ПОСЛЕДНИЕ ШТРИХИ

Дараев засучивает рукава. Подробности трех убийств. Уловка Рахмана Бекбоева. Чернобыльский улича­ет Ляляма в краже бриллианта. Каким образом «вторая капля» попала в Черкесск? Месть Гонзаги. Некоторые подробности убийства Барсукова и Кумратова. Недоумен­ные вопросы. Солнечные дни семейства Шукаевых.

Следствие по нашумевшему делу шейха Ляляма Балае-ва из Дербента (он же Балан-Тулхи-Хан, он же — Омар Садык) длилось долгих три месяца.

Шесть томов следственных документов!

Для Жунида Шукаева теперь настала более спокойная жизнь, и он заслуженно пользовался ею, проводя все свобод­ное от работы время с Зулетой и сыном.

Вадим Акимович вел следствие.

Многое было сделано еще в процессе расследования, но многое нужно было уточнить, сопоставить. А это требовало повторных допросов, очных ставок, заключительных экспер­тиз, новой документации. Словом,— Дараев засучил рукава.

Дело должно было слушаться в Ставрополе, но, поскольку Черкесск был одним из мест, где непосредственно орудовала шайка, то следствие решили завершить здесь. На этом наста­ивал первый секретарь обкома партии Воробьев, начальник управления НКВД Гоголев и старший лейтенант Маремкулов, повышенный в звании и назначенный временно исполняющим обязанности заместителя начальника угрозыска. Маремкулов, что называется, пошел в гору.

Начальником угро стал Леонтьев.

Колосунин и Денгизов дали согласие устроить в Ставро­поле выездную сессию суда, а всю подготовительную работу закончить в Черкесске.

В ходе следствия, после долгих допросов, во время ко­торых Лялям Балаев несколько раз менял свои показания под давлением фактов и улик, выдвигаемых против него, выясни­лось, что почти все предположения Шукаева оказались вер­ными.

После побега из тюрьмы Паша-Гирей Акбашев и Хапито Гумжачев (на последнего был сейчас же объявлен всесоюз­ный розыск, потому что в Новороссийске он не появился) при­ехали в Дербент и, предъявив зафесовский фуляр с моно­граммами, потребовали у Садыка пристанища и легализации. Тот пообещал устроить и жилье, и документы, но в свою очередь выдвинул встречные требования: Феофан пошлет их на дело. Не струсят — получат все, что надо.