По следам сенсаций
Шрифт:
Разумеется, многие графологические экспертизы грешили и ошибками. И всё же…
Вот слова, принадлежащие видным советским специалистам: профессору А. Н. Леонтьеву — психологу, лауреату Ленинской премии, действительному члену Академии педагогических наук, и профессору А. Р. Лурия — психофизиологу, действительному члену Академии педагогических наук: «Самая мысль о том, что почерк находится в известном соответствии с индивидуальными особенностями пишущего и с его наличным психофизиологическим состоянием, несомненно, является совершенно правильной». И ещё: «Исследования виднейших психологов, клиницистов и социологов… утвердили научное значение графологии и создали принципы для построения графологического метода изучения личности… В современной объективной психологии
Сказать правду, приведённой цитате более трёх десятков лет от роду. Много воды утекло с тех пор. Так, может, права Большая Советская Энциклопедия, обзывающая графологию «лженаукой» в своём двенадцатом томе, изданном в 1952 году? Может, были проведены какие-то серьёзные исследования, позволившие сделать столь категорический вывод?
Увы, такими исследованиями никто не занимался у нас с момента, как графология была предана анафеме. А произошло это в середине тридцатых годов. И без того не слишком обширная литература о связи почерка с характером была постепенно изъята из библиотек, графологи стали третироваться как лжеучёные. Работы русских графологов были преданы забвению.
И всё же согласитесь, одного сочувствия к графологам маловато, дабы реабилитировать графологию. Нужны аргументы поосновательнее. Располагают ли ими адвокаты графологии?
Давайте сперва познакомимся поближе с графологической продукцией и посмотрим, имеет ли она какую-то ценность, чтобы знать, ради чего, собственно, ломать копья.
Прочтите письмо, опубликованное в упоминавшейся уже брошюре «Почерк и личность»: «Анализ моего автографа, сделанный тов. Зуевым-Инсаровым, содержит совершенно правильные элементы, и я не нахожу никакого тщеславия в этих лестных для меня выводах, ибо те, кто работает во имя революции, должны иметь нормальное и определённое представление о своих характерных качествах.
Редактор французской газеты «Юманите» Вайян-Кутюрье. Москва 3.XI.27».
А вот и сама характеристика, составленная Зуевым-Инсаровым: «Энергичная и деятельная натура, не останавливающаяся перед препятствиями и первоначальными трудностями. Способен зажечься начинанием настолько, что в те часы совершенно отбрасывает слова «личная жизнь». Привык к постоянной напряжённой работе мысли, распоряжениям и хлопотам, заботам о ходе борьбы, привык настолько, что уже спокойная, ровно текущая жизнь показалась бы ему странною. В личной жизни неприхотлив, не любит ничего лишнего и ненужного. В обращении с людьми чувствует уверенность, старается быть всегда ровным, простым и корректным (при внутренней неровности и порывистости). Самолюбив. Ревнив. Трудно даёт переубедить себя — привык оперировать фактами. Развитость познавательного комплекса. Увлечений не чужд, и увлечения могут достигать значительной силы, но когда речь идёт о выполнении своих обязанностей, то в большинстве случаев никакие соблазны личного характера не в состоянии бывают сбить его с принятого им уже пути. Защищая свои принципы, может быть очень жёстким».
Темперамент борца, истинного сына парижских коммунаров, неукротимого в защите высоких идеалов, не знающего преград в достижении благородных целей… На этом фоне куда более мягкой, поэтичной, спокойной, созерцательной выглядит натура другого француза: «Наблюдательность, любовь к фактам и в то же время увлекаемость и своеобразный внутренний романтизм. Способен к настойчивому волевому усилию, причём отдельные вспышки энергии и воодушевления достигают значительной для него силы — умеет сразу сделать большой сдвиг. Не боится открыто высказывать своих мнений, но при этом значительно развито чувство свойственной ему деликатности: всегда боится обидеть человека, задеть его наболевшие стороны. Порывы острой жалости к человеку. Многое не может не простить, потому что многое понимает. Не выносит больше всего заносчивости в людях. В личной жизни, в сущности, мягкий человек. Прямота и искренность внушают доверие без особых стараний с его стороны. Способность глубоко возмущаться всякой несправедливостью. Старается быть беспристрастным. Мышление носит преимущественно образный, конкретный и интуитивный характер. Выходит из себя редко, не лишён самообладания».
Заключение Зуева-Инсарова ещё больше подтверждается самим содержанием письма, по которому составлялась психологическая зарисовка: «Дорогой друг! Я верю в графологию, я сам ею практически занимаюсь. Она является элементом наблюдений и исследований, подчас безошибочных, а также весьма ценным знанием, приучающим к работе в области анализа и синтеза. Отсюда графология служит также и прекрасной гимнастикой для ума. Она требует мастерства учёного, а в некоторых случаях и интуиции артиста. Я очень охотно Вам пишу эти несколько строк, между которыми Вы найдёте столь многое. Преданный Вам Анри Барбюс. 25.IX.27.»
Ещё образец: «Пытливая и беспокойная мысль. Склонность к рефлексии, самоанализу. Когда требуются решительные меры, не останавливается перед ними, но знаком с большими предварительными колебаниями, альтернативами. Многое, часто боясь остаться непонятым до конца, не высказывает. Самолюбив, способен заупрямиться. Временами раздражителен, придирчив. Умеет сразу сделать многое в работе, настойчиво и интенсивно работает, но работает неровно. Моментами высоко даровит, моментами становится апатичным. Самообладания в серьёзные моменты жизни не теряет. Глубоко с людьми сходится как-то редко: любит общество людей одного настроения. В личных отношениях скорее мягкохарактерная натура, хотя временами и «тяжёлый» человек. Впечатлителен. Настроение в жизни роль играет. Приступы опасений, часто не имеющих под собой реальной почвы. Трудно укладывается в рамки обыденной жизни. Сложность личных переживаний, выражающаяся иногда в форме внутренних противоречий. Навязчивость отдельных представлений».
Получив этот характерологический этюд, Всеволод Иванов написал Зуеву-Инсарову: «Ваша характеристика потрясла меня как веяние огромного таланта».
В брошюре «Почерк и личность» читатель найдёт также графологические портреты Луначарского, Горького, Толстого, Чехова, Пушкина, Есенина, Собинова, Мих. Кольцова. Вчитываясь в них, трудно отделаться от мысли, что автор создавал свою портретную галерею не только на основании одних лишь почерков. Остаётся впечатление, что он в порыве вдохновения волей-неволей извлекал из памяти свидетельства современников или, быть может, образы, запечатлённые на фотографиях, картинах.
1— Ага, так это же не графология, а форменное очковтирательство! — грозно, уставится в книжку недремлющее читателево око.
Не знаю. Не думаю. В конце концов любое заключение легко было проверить, тем более что Зуев-Инсаров безбоязненно экспериментировал с широким кругом также и совершенно незнакомых людей. Скептики могли вторично вручить графологу отрывок из какого-нибудь малоизвестного манускрипта, но уже без указания авторства. Между тем репутация исследователя почерков осталась незапятнанной. Скорее напротив: сохранились весьма лестные отзывы о работах Зуева-Инсарова.
«В своей области — большой знаток», — говорил о нём А. Луначарский.
Несколько писем:
«Глубокоуважаемый тов. Зуев-Инсаров, большое спасибо за письмо и характеристику. Она блестяща — основные черты верны. Признательный Вам Алексей Толстой».
«Нахожу, что сделанная графологом Зуевым-Инсаровым характеристика душевных свойств Л. Н. Толстого на основании его почерка очень верно вскрывает основные черты личности Л. Н, Толстого, точно указывая многие его характерные особенности. Заведующий Толстовским музеем секретарь Л. Н. Толстого Н. Гусев».