По следам тунгусской катастрофы
Шрифт:
— А если речка пересохла? — спросил я.
— Тогда придется или вперед идти до тех пор, пока не встретим воду, или возвращаться назад к Чамбе.
— Нет, уж лучше топать без воды до самой Лакуры, чем возвращаться, — решительно заявил Валерий.
Мы согласились с ним.
…Высоко вверх взлетает пламя, со всех сторон охватывая висящие над костром котелки. Огненные языки расползаются по земле. Загорается сухая трава, темнеют ветки кустов.
А Валерий кухарничает у костра, не снимая с лица тюлевой сетки. Вдруг он с беспокойством оглядывается вокруг, шумно втягивает носом воздух.
— Где-то что-то горит. Слышишь, горелым пахнет?
Осматриваюсь, но ничего подозрительного не вижу.
Причина выясняется через несколько минут, когда раздается истошный крик Валеры:
— Горю!
Отбросив в сторону ложку и схватившись за лицо руками, он торопливо срывает с головы дымящийся накомарник. В тюлевой сетке, выгорев, зияет большая дыра.
Глядя на Кувшинникова, мы покатились со смеху.
…Над тайгой стоят светлые сумерки. Красноватые полоски углей постепенно тускнеют и подергиваются чернью. Над грудой цветных углей попыхивает дымок, спрятались в траву комары, весь вечер точившие воздух звоном тонких струн. Таежная тишина ночи разлилась вокруг. И стало слышно, как за узкоплечими елками и лиственницами, у обрывистого обомшелого берега, журчит на перекатах река, точно ссыпая в сосуд мелкие звонкие камешки.
Назавтра утренний туман над речкой не рассеялся. С севера потянуло дымкой. К полудню синеватой завесой подернулась вся долина. Где-то горела тайга.
Мы спешили уйти подальше отсюда. Вдоль речки, держась западного направления, шла торная тропа. Мы двинулись по ней, преодолевая болота с коричневой, чавкающей под ногами, почвой, перебираясь через навороченные в низинках буреломы, плотно забитые высокой травой и кипрейником. Тропа все упорней поворачивала на северо-запад, и мы начали подозревать, что она проложена к озеру Пеюнга.
Под вечер мы поднялись на выгоревшую сопку.
На северо-западе, опускаясь над тайгой, пылал в малиновом накале солнечный шар. Прямо перед нами должна быть река Лакура. Решили выйти к реке напрямик, без тропы, но не пройдя и полкилометра, увязли в болоте. Пришлось идти в обход.
Мы шли да шли, а река все не появлялась. Углубились в болото, где под кустами тальника стояли лужи воды. За топью поднималась стена темных лиственниц. Из тайги крались вечерние сумерки.
Захватив ружье и кликнув с собой собаку, Плеханов ушел на разведку. Он долго не возвращался. Обеспокоившись, мы принялись кричать его. Издали донесся слабый ответ. В кустах послышался шум, из них выскочил наш пес Буська. Узкие глаза его, изъеденные мошкой, слезливо щурились. Пес подбежал ко мне и стал тыкаться мордой в колени. Потом улегся у куста.
Вскоре появился Геннадий.
— Прошел по тропе километра полтора, — сказал он. — Реки нет. Метрах в тридцати отсюда — чумовье, там и заночуем.
За болотом, на расчищенном от лиственниц месте, по обе стороны от тропы, находилось заброшенное эвенкийское стойбище. Над землей поднимался настил невысокого лабаза. На месте старого кострища — глубоко выгоревшая в торфянике яма. Рядом сложена поленница сухих колотых дров.
Здесь мы разожгли костер и натянули палатку.
Ночь наступила быстро. Мы уже засыпали, когда Буська, прилегший у лиственницы, вскочил и залился хриплым лаем… Мы тоже поднялись и насторожились.
< image l:href="#"/>Костер прогорал. За сгрудившимися лиственницами стояла непроглядная темь. Казалось, что она, теснее сдвигаясь вокруг нас, таит в своих недрах что-то тревожное, недоброе.
Плеханов взял ружье и направился за бросившейся в тайгу собакой. Темнота сразу же поглотила их. Мы напряженно ждали, прислушиваясь к треску сучьев.
Вернувшись, Геннадий сказал, что поблизости проходил какой-то зверь. В палатку рядом с собой он положил заряженное ружье.
Ночь была беспокойная. Я просыпался несколько раз, разбуженный лаем. Буську что-то тревожило. Он буквально бесновался за палаткой.
Наутро пораньше отправились в путь. Мы предполагали, что Верхняя Лакура находится от нас не более как в трех километрах, и хотели поскорей добраться до нее.
Тропа кругами металась по тайге. Она шла то на запад, то на северо-запад, все дальше уводя нас от ранее намеченного маршрута. Мы попробовали пойти по компасу и вскоре уперлись в болото. Обходя его, вышли на прежнюю тропу. Она в свою очередь уткнулась в непролазную топь. С трудом пробравшись сквозь цепкую стену кустарника, вышли в сосняк, к пустующему чумовью. Здесь мы бросили тропу и пошли на запад.
Перед нами круто встала высокая сопка. Мы полезли на вершину. Тайга окружила высокими деревьями, сплошь закрыла небо хвойными лапами. Местами на поверхность горы выходили каменные обнажения. Шаг за шагом, от дерева к дереву, цепляясь за камни и кусты, взбирались мы по склону. И вот вверху, между стволов, пробились просветы. Мы огляделись вокруг.
Внизу, за деревьями, курчавились болотные кусты.
Вдруг Галя крикнула:
— Вода!
Оставив рюкзаки под лиственницей, с ветвей которой свешивались коричневые нечесаные бороды, через непролазные заросли мы выбрались к небольшому озеру.
Высокая пышная трава окаймляла его. У самой воды чернела земляная полоска. С противоположной столоны к воде выходили каменные россыпи. Через озеро протекала узкая, около четырех метров шириной, речка. Схваченная в горловине каменной перегородкой, она разбивалась на несколько рукавчиков, клокочущими струями перекатывалась через камни. Около них из шумящей воды подымались на длинных стеблях широкие полукруглые, похожие на лопухи, листья.
По камням мы перебрались на противоположный берег речки и за кустами кислицы обнаружили высохшее русло с навороченными друг на друга глыбами курумника.