По следам тунгусской катастрофы
Шрифт:
Внутри этой подковы длинная впадина. Ее сплошь забивают высокие обомшелые ели с хрупкими сухими ветвями. Иногда встречаются рослые, в несколько обхватов, сосны. На земле, в высокой траве, кочках и стланниковых березках, валяются рухнувшие лесные гиганты Здесь, внизу, среди мертвых колод, всегда, даже в солнечные дни, таится редкий настороженный полумрак Под ногами путается болотная трава с широкими листьями. Задень ее, и в нос ударит тягучий пьянящий запах дурмана, закружит голову хмелем. И почти везде, раскрывая над травой легкие парашютики из розовых лепестков, тянется вверх долговязый Иван-чай.
Обследовать хребет Лакуры мы начали 26 июля. Впадина между отрогами настолько не походила на те места, в которых могла скрываться Сухая речка, что мы даже не стали зря терять время на ее поиски. Наш путь лежал по восточной части горной подковы.
Начались крутые подъемы к вершинам, беспрерывно лазание по склонам сопок. Через несколько часов мы вновь вышли на полянку, где еще утром взяли пробу почвы, и здесь во время привала попали под проливной дождь, который навряд ли пришелся бы нам по сердцу другое время, но сейчас был как нельзя более кстати: вода в наших флягах кончилась, а пить коричневую жижу из болота было противно.
Дождь полоскал траву, шумел в листве березок и ольхи. Трепетно вздрагивала на ветках сосен хвоя. Тусклые градинки, лежавшие узкой полоской у стены па латки, напоминали рассыпанные белые бусы.
Постепенно натиск дождя ослабел. На востоке затихали надтреснутые раскаты грома.
Перелив в котелки воду и дождавшись окончания дождя, мы продолжили поиск Сухой речки.
Отправились вдвоем с Плехановым. Пообещав вернуться в 9 часов вечера, мы бодро зашагали по росистой траве. Геннадий посоветовал мне делать на деревьях двухсторонние затесы, чтобы легче было найти дорогу назад. Следуя за ним, я усердно работал топориком направо и налево. При каждом ударе с листвы брызгал град дождинок. Капли сыпались за шиворот, словно ртутью смочили сетку накомарника. Вскоре мы промокли.
Хорошо в тайге после грозы. В воздухе разлита молодая свежесть. Кажется, что все кругом пропиталось густым настоем пихтовой хвои и можжевельника. Стоит лишь прикоснуться лезвием топора к гладкой коричневой коре кедра, как из-под нее в нос бьет острый, бодрящий запах…
Уже начинало смеркаться, когда Геннадий остановился.
— Стоп! Дальше идти нечего — там спуск. Можно считать, что западную часть хребта прошли до конца.
Чтобы лучше обследовать местность, назад шли другим путем. Потом Геннадий заметил:
— Давай-ка поищем твои затесы. Посмотрим, как по ним можно следовать.
Свернули в сторону. Затесы долго не попадались. Наконец на сухой березе забелела свежестесанная полоска.
— Есть! — бросаясь вперед, крикнул я.
Подошел Геннадий.
— Где затесы?
— Да вот, смотри.
— Да разве это двухсторонние?
— А какие же? — удивился я.
Плеханов покачал головой.
— Твои затесы можно заметить только сбоку. А если прямо идешь? Видно что? Ничего не видно. Двухсторонние затесы делаются по ходу с обеих сторон. Дай-ка мне топорик!
Взяв у меня топорик, он несколько раз взмахнул им. На землю полетели березовые щепки. Ствол был затесан с двух сторон.
— Ну как теперь? — спросил Плеханов. — Сюда идешь, видно. И обратно. — тоже видно.
Мы отошли от этого места уже на порядочное расстояние, когда он вдруг спохватился:
— Ну что за дьявольское наваждение!
Я остановился.
— В чем дело?
— Компас потерял. Наверное, выронил у березы, где затес делал, — он у меня в рукавице был.
— Вернемся, поищем.
— Да нет, спешить нужно, уже девять часов. Заждутся нас…
Как на грех, я не захватил с собой своего компаса. Делать было нечего, и мы двинулись дальше. Шли зигзагами. Время от времени натыкались на сделанные мной затесы и снова теряли их.
Сгущались сумерки. Легкой пеленой они заволакивали редкий березняк и лиственник. Мы внимательно осматривались вокруг, боясь пройти мимо палатки. Она должна была находиться где-то поблизости. Закрадывалось беспокойное сомнение. Правильно ли идем? Не сбились ли в сторону?
Вдруг за кустами что-то затрещало. «Буська»! — мелькнула мысль. Я окликнул собаку и тут же в просвете между деревьев увидел белую палатку. Рядом с ней весело потрескивал костер, подбрасывая вверх легкие искры. У костра копошился Кувшинников.
Когда мы подошли к нему, он встретил нас хитрой улыбкой.
— Что это вы с другой стороны появились?
— Разведку вели вокруг бивуака, — ответили мы.
— А я подумал, что вы уже заблудились.
— Ну, разве можно в такой тайге! Она что городской парк…
Примостившись к костру, стали сушить мокрую одежду. Плеханов вытащил из сумки карты и начал их просматривать.
— Оказывается, — сказал он, — мы так и не дошли до конца хребта.
— Не может быть! — потянулся я к нему.
— Да вот, смотри сам. Видишь низинку? Мы ее за спуск посчитали, а это совсем не так.
— Значит, завтра снова по этому маршруту?
— Обязательно…
После ночного дождя тайга кажется чисто вымытом принаряженной. Высоко в небе, над вершинами деревьев, стоит белое, слепящее глаза солнце. Трава свежая, и в ней острыми искорками вспыхивают капельки росы.
С утра начали обследование западной части хребта, до которого мы с Геннадием так и не дошли вчера.
На юге, там, где горные отроги раздвигаются впадиной, наткнулись на круглое заболоченное озеро, около полутораста метров в диаметре. Озеро заросло высокой травой, посредине остались чистые «окна» — в них поблескивает вода. Она стоит и у берегов, между травянистых кочек. Озеро стиснуто тонким кольцом из берез, за которыми идут, влезая с восточной стороны на бугор, толстые пихты и ели. Глубоко в землю впечатаны следы пересохших, с гладкими камешками на дне, извилистых ручьев.