По следу
Шрифт:
«Всему виной проклятое болото, которое хотело задержать меня, задушить своей грязью! — с гневом думал Алонов. — Сколько времени было потеряно!» «Не торопись! Будь осторожен! Тебе уже не приблизиться незамеченным, твои враги могут увидеть тебя», — предупредило бледное небо с последними потухающими звездами. Алонов не только различал пальцы рук, он уже видел рифленую планку между стволами ружья.
Еще немного — и показалось солнце. Вчера оно смело бросало лучи, сильные, бодрые, блистающие. А сегодня над степями стояло марево. И солнце взошло другим. Неподвижный воздух был тяжелым, холодным, будто пыльным.
Тусклое солнце не принесло с собой радости жизни. Не подняло оно и утреннего ветерка
Быстрое движение согрело Алонова. Но невеселое утро навеяло на него странно томительное чувство.
Такой день выпадает один-два раза за всю осень, и не каждый человек замечает его. После холодной тихой ночи солнце возвращается скучным, утомленным. Безразлично смотрит оно на землю и видит в широкой степи тронутые желтизной листочки на деревьях и кустах рощ, уже истощенных, поредевших. Заглянет ниже — там травы согнулись, опустив головы. Теперь уже никто не следит за движением солнца, ни один цветок не поворачивается ему вслед.
Птицы и звери сегодня куда-то исчезли — ни звука, ни движения. И словно говорит солнце земле:
«Кончается еще один год нашей жизни. Скоро и нам с тобой удастся отдохнуть: тебе — под снегом, мне — долгими зимними ночами…»
Это день перелома. Кончилась первая радостная осень, прекрасная пора дозревания.
Началась вторая — она кажется человеку порой увядания, старости природы… С ней нужно примириться, понять неизбежное.
Сегодня Алонов почувствовал себя одиноким. Впервые — совсем одиноким. Сама природа будто отвернулась от него.
Будут, будут еще ясные дни, сверкание солнца, прозрачный воздух, бодрящий холод, падающий сверху, с бледного осеннего неба, такого высокого. Но вся природа занята подготовкой к зиме. Оперились последние поздние птенцы и готовят теплый пух от морозов. Отросли, окрепли клювы и когти.
Насекомые прячутся. А много ли нужно какому-нибудь жуку! Залезет в трещинку почвы — и довольно, чтобы замереть-заснуть, исчезнуть в бесчувственной неподвижности. Все, что предназначено для сохранения рода, уже свершено и заботливо спрятано. Кто положил свои яички под кору дерева, кто наклеил их на траву, камышинку. Скромная двоюродная сестрица злой саранчи — мирная кобылка-кузнечик — уже пристроила свои кубышечки с яичками в земляных норках, которые сама проделала в земле.
Алонову стало страшно от одиночества. Он ускорил шаг. Он бежал. Борясь со страхом, он убеждал себя, что не может сбиться со следа. Ведь он один, только один! Не у кого попросить помощи.
Алонов взбегал на пригорки, пригнувшись, как на охоте за крупным зверем. Не теряя быстроты движения, он должен быть незаметным. Страх придал ему еще большую силу и свободу в стремлении догнать.
Догнать, обязательно догнать, непременно! Гнаться день, два, неделю, месяц!.. Наконец-то! Перед ним были следы ночного привала. Алонов оглянулся. Да, далеко позади, на горизонте, маячила высотка с песчаной вершиной. Это место должно быть видно оттуда.
В котловине лежал чистейший мелкий песок. Много следов ног. Выше, на скате котловины, карнизами повисли кустарники. Осыпавшаяся почва обнажила их корни.
Вот место, где был костер. Угли и зола, уже холодные. Алонов прилег, посмотрел на север. Гребень высотки скрылся. Но, привстав, Алонов увидел знакомую полоску. Ошибки нет — это костер, замеченный на исходе ночи… Дровами послужили ветки и многоярусные корни перистой аристиды, изуродованные топором.
Озираясь, Алонов заметил нечто вроде тропинки, протоптанной по песку свежими следами людей. Тропинка провела его около высовывавшихся из края котловины сухих корней и вывела выше. Далее тропинка повернула
На подъем! Песок затянуло дерновым покровом. По нему были разбросаны кусты с голыми ветками. Кое-где выставлялись плиты камня, похожие на те, что Алонов видел на восточном скате гнилого болота.
Еще выше, еще… И перед Алоновым открылась ковыльная степь, ровная, чистая, с полосами склоненных метелок высокой благородной травы. Там, километрах в двух с небольшим, Алонов увидел четыре фигуры. Одна была заметно выше других. Знакомые фигуры… Это они!
Алонов уселся — и увидел только верхушки ковыля. Отлично! Какое хорошее место!.. Достал табак и угостил себя толстой самокруткой. Он давно не курил, и его охватила приятная истома, закружилась голова. Страх исчез, грудь вздохнула свободно, с сердца пала тяжесть. Сразу перестал замечать тусклость солнца, марево над степью; увядшая сонная природа ожила для него. Не стало тоски, забылось одиночество. Они исчезли, оставив Алонову одну настоятельную заботу, которая не даст ему ни скучать, ни отчаиваться.
Бандиты были недалеко. «Вероятно, их отделяет не больше получаса ходьбы от насиженного за ночь места», — думал Алонов.
Они не стояли группой, не шли. Они довольно широко разошлись в ковыле и, как казалось Алонову, не двигались. Устроили облаву, охотятся?
В этот момент до его слуха долетел звук очень слабого из-за расстояния выстрела, тут же повторившийся.
«Стреляли из охотничьего ружья», — заключил Алонов. Приподнявшись, он видел, как самый высокий сначала побежал, потом стал ходить кругами, нагнулся. Отыскивал сбитую птицу или другую подстреленную дичь?..
Ровная степь давала Алонову хороший обзор. Бандиты могли бы отойти вдвое дальше и оставаться видимыми. Казалось, что враги не торопятся, — значит, и у него есть время. В самом деле, быть может, они уже пришли туда, куда хотели? Это предположение казалось правильным. Алонов решил, что может ненадолго вернуться назад, чтобы получить ответ на важный вопрос. Этот вопрос он задал себе, когда осматривал привал бандитов: куда ведет протоптанная ими тропинка?
Незнакомая дорога всегда кажется длиннее, чем уже известный путь. Может быть, это происходит потому, что внимание человека занято восприятием нового и он в большей мере замечает ход времени. Так или иначе, но Алонов очень быстро вернулся к песчаной котловине, откуда ночью ему открылась путеводная точка.
Он пошел по тропке влево, но сейчас же остановился, переломил ружье и вынул из патронников гильзы со свинцовыми пулями. Заменил их парой патронов из тех слабых дробовых зарядов, которые изготовил вчера. У него явилась мысль: если только что сам он едва услышал выстрел из охотничьего ружья, то уж его-то слабенького выстрела враги никак не услышат.
Пригибаясь и держа ружье на изготовку, Алонов медленно пошел по тропинке. След повернул, провел его через кустики и вывел ко второй котловине, гораздо более глубокой. Здесь скалистая подпочва просела, образовав нечто вроде широкой воронки; на дне ярко зеленели травы. Эта крепкая, свежая зелень кричаще контрастировала с общим тоном увядшей степи, к которой привык глаз Алонова. Он еще осторожнее крался, спускаясь по широким ступеням естественного амфитеатра, размашисто построенного природой.